Спецназовец. Шальная пуля

Выглянув за дверь, Федор Ильич обнаружил, что на улице уже сгустились ранние зимние сумерки. Щелкнув рубильником, он включил внешнее освещение, и заснеженный двор мгновенно озарился ярким светом галогенных ламп. Вдоль дорожек вспыхнули ряды низких, чуть повыше колена, цилиндрических люминесцентных светильников, от стволов садовых деревьев по снежной целине протянулись длинные множественные тени, различные по оттенку и густоте. Паршутин выкурил сигарету, любуясь этой иллюминацией и стараясь не смотреть туда, где в сугробе правее дорожки еще виднелась занесенная свежим снегом вмятина, обозначавшая место, где поутру он нашел Бандита. Труп собаки до сих пор лежал, обернутый полиэтиленом, под дровяным навесом на заднем дворе: хоронить пса на хозяйской лужайке сторож не имел права, а покинуть вверенный его попечению дом не мог, особенно теперь, когда следящие камеры не работали, а собаку кто-то отравил. Этот таинственный «кто-то» в его отсутствие мог беспрепятственно проникнуть в дом и спокойно его обчистить. И как тогда Федор Ильич станет оправдываться перед хозяевами, из каких таких капиталов будет покрывать ущерб? Да, с похоронами придется подождать – по крайней мере, до тех пор, пока не починят систему видеонаблюдения.

Воровато оглядевшись, хотя и так знал, что его никто не видит, Паршутин стрельнул окурком поверх забора в сторону улицы. Обычно он бросал окурки в стоящую поблизости урну, которую сам же периодически опустошал, чтобы затем снести мусор на контейнерную площадку. Сейчас в урне не было ничего, кроме наметенного ветром снега, и Федору Ильичу хотелось, чтобы такое положение вещей сохранялось как можно дольше. А поскольку свидетелей нет, и даже камеры наблюдения не работают, почему бы разочек не повести себя, как подросток?

– Эх, Бандит, Бандит, – со вздохом произнес Федор Ильич, натянул рабочие рукавицы и, вооружившись лопатой, принялся расчищать дорожки.

Погода стояла приятная, с легким морозцем, снег был сухой, не лип к лопате, и убирать его было одно удовольствие. Поначалу Паршутин еще думал о разных разностях, как то: кто и зачем отравил собаку, по какой причине за домом Расулова было установлено наблюдение и куда оно подевалось после той памятной ночи, когда какой-то случайный крендель так лихо отделал наблюдателей, кто он был, этот крендель, и удалось ли эфэсбэшникам его разыскать. Но вскоре простая физическая работа сделала свое дело, и он практически перестал думать о чем бы то ни было, превратившись в живую машину для уборки снега. Руки совершали привычные незамысловатые движения, мышцы сокращались, сжигая кислород, убыстряя ток крови и выводя из нее излишки адреналина; это было именно то, в чем сейчас нуждался бывший майор милиции Паршутин, то, ради чего он на ночь глядя затеял это ненужное, бесполезное ввиду продолжающегося снегопада, вполне могущее потерпеть до утра (а то и до кануна приезда хозяев) дело.

За каких-нибудь полчаса он расчистил все дорожки, включая те, которыми редко пользовались даже летом, а также участок тротуара вдоль выходящего на улицу забора. За это время окончательно стемнело; тщательно очистив лопату от налипшего снега, Федор Ильич аккуратно поставил ее под навес и вернулся в дом.

Он приготовил и съел нехитрый ужин, во время которого, следуя правилу не читать за едой, просмотрел выпуск новостей по телевизору. Как и следовало ожидать, ничего умного или хотя бы приятного дикторы ему не сообщили; Паршутин вымыл посуду, выключил телевизор, выкурил в тишине сигаретку и направился в гостиную – к креслу, торшеру и детективу.

При чтении этой, с позволения сказать, литературы, Федор Ильич получал огромное удовольствие, потешаясь над некомпетентностью, а порой и откровенным невежеством авторов. Обложки, изготовленные по всем правилам современной полиграфии, тоже иногда бывали хороши. Особенно запомнилась одна, украшенная портретом некоего гражданина весьма мужественной наружности, целящегося прямо в читателя из большого пистолета заграничной конструкции. Художник изобразил момент выстрела, не забыв пририсовать и вылетающую из ствола пулю. То есть это он думал, что рисует пулю, а на самом-то деле у него получился весь патрон целиком, вместе с гильзой. Паршутин долго забавлялся, пытаясь представить, с какой силой боек должен был ударить по капсюлю, чтобы образовалось наблюдаемое явление, а потом решил, что обложку почти наверняка рисовала баба – ну, или, в самом крайнем случае, мужик, который недалеко от нее ушел.