Спецназовец. Шальная пуля

Звали его Русланом; у него была фигура атлета и тяжелое лицо цвета старой бронзы с искривленным носом и приплюснутыми, замысловато изуродованными, будто изжеванными, ушами. В прошлом он выступал за сборную России по вольной борьбе, одно время увлекался боксом, чем и объяснялись описанные выше аномалии в его внешности. Идея хозяина вместо Абдула усадить за руль своего личного автомобиля неверного с ярко выраженной склонностью к злоупотреблению алкоголем явно казалась телохранителю абсурдной. Спорить с уважаемым Магомедом он, естественно, не отважился, но и притворяться, будто рад такой перемене, не стал. Всю дорогу Юрий ловил на себе его косые неприязненные взгляды, и при каждом маневре чувствовалось, что Руслан лишь огромным усилием воли, исключительно из уважения к хозяину, воздерживается от критических комментариев.

– Приехали, – проигнорировав возглас телохранителя, сообщил Юрий и выключил зажигание.

– Вижу, дорогой, – сказал с заднего сиденья Магомед Расулов.

Действительно, понять, что машина прибыла к месту назначения, было несложно: напротив, через стоянку, возвышался ярко освещенный стеклянный павильон автостанции, над которым в темном ночном небе горела сделанная метровыми буквами неоновая надпись: «ДОМОДЕДОВСКАЯ». Юрий с любопытством огляделся: он не был здесь уже очень давно, а с тех пор многое переменилось – увы, не только в архитектурном облике этого места, но и в его назначении, и в отношении к нему москвичей. Теперь в представлении общественности это были широко распахнутые ворота, через которые в столицу беспрепятственно проникали навьюченные взрывчаткой шахиды, поскольку именно сюда, проделав неблизкий путь и миновав бесчисленные милицейские кордоны, прибывали рейсовые автобусы из Махачкалы.

Где-то в глубине души Якушев ожидал увидеть здесь нечто вроде блокпоста времен второй чеченской: бетонные блоки, обложенные мешками с песком пулеметные гнезда, козлы с натянутой на них колючей проволокой, шлагбаумы с грозными надписями-предупреждениями и людей в камуфляже, касках и тяжелых бронежилетах, под дулами автоматов проверяющих у приезжих документы.

Ничего подобного в поле его зрения не наблюдалось. Автостанция была как автостанция – покрытая лоснящейся коричневой слякотью, обрамленная горами грязного, смерзшегося до железобетонной твердости снега площадка, стоящие в ряд автобусы, люди с баулами и сумками – в основном, нерусские, – снующие взад-вперед маршрутки, такси и нелегальные бомбилы, огни уличных фонарей, косо летящий снег и ни малейших признаков каких-либо мер безопасности – даже патрульных ментов, и тех не было видно.

Положа руку на сердце, Юрий не знал, хорошо это или плохо. С одной стороны, вроде бы, хорошо: официально никакой войны нет, жители Северного Кавказа – такие же россияне, как и коренные москвичи, и имеют полное право свободно и беспрепятственно передвигаться по всей территории Российской Федерации. Ну кому понравится, если его будут обыскивать всякий раз, когда он куда-нибудь приезжает, и на каждом шагу проверять у него документы? То-то, что никому. Тем более что для детальной проверки всех, кто прибывает в Москву через ее многочисленные вокзалы и аэропорты, не говоря уже об автомобильных дорогах, никакой милиции не хватит.

А с другой, как ни крути, взрывчатку-то везут! И не через упомянутые вокзалы и аэропорты, а именно через эту вот автостанцию, мимо кордонов, выставленных специально для того, чтобы не пропустить в город террористов с их смертоносным грузом.

Вообще, ситуация, с какой стороны на нее ни глянь, сложилась какая-то странная. Все вокруг буквально криком кричат о разгуле исламского терроризма, и это чистая правда: терроризм таки разгулялся не на шутку, и московским метрополитеном нынче пользуются только те, кто просто не в состоянии отказаться от его сопряженных со смертельным риском услуг. И при этом город живет себе обычной, повседневной жизнью, как будто никакого терроризма нет и в помине. Как будто все договорились делать вид, что ничего особенного вокруг не происходит, и постановили: раз бороться с терроризмом тяжело, опасно и дорого, ну его в болото – авось, само как-нибудь рассосется.