А может быть, и не ждала, потому что самое страшное уже случилось. Джаба, ее любимый муж, мужчина, защитник – в конце-то концов, подполковник милиции! – не сумел защитить ни ее, ни собственного сына. Джафаров не знал, что она об этом думает и думает ли вообще, но сам он не мог думать ни о чем другом. Он чувствовал себя живым снаружи и мертвым изнутри, потому что там, внутри, был не он – трус, предатель, одним махом потерявший и семью, и друга, и право называться мужчиной. И что с того, что он был не в силах что-либо изменить? Человек, попавший под колеса грузового поезда, погибает независимо от того, хотел он этого или не хотел. И тот факт, что он физически не мог сбросить с рельсов внезапно налетевший на него тепловоз, не приносит облегчения ни ему, ни его близким, ни машинисту тепловоза.
Он был мертвец и в глубине души даже радовался этому, потому что жить с тем, что произошло сегодня, было бы просто невыносимо. Вот только семья… Они-то никого не предавали, на них нет никакой вины, и они еще вполне могут со временем оправиться, залечить раны и зажить по-человечески. Расулов, подумал он с робкой надеждой. И еще Спец. Нет, не так. ОСОБЕННО Спец. Это все из-за него, пусть теперь думает, как их спасти. Расулов – это деньги и связи, Якушев – идеальный телохранитель. Да и предупредить его, что он больше не мистер Икс, тоже не помешало бы…
Он перестроился и включил указатель поворота, готовясь изменить маршрут. Марина никак на это не отреагировала, возможно, даже не заметив, что муж передумал везти ее и сына домой.
На светофоре зажегся красный. Механически, как делал все в этот вечер, Джафаров затормозил у стоп-линии. По левую руку от него остановилась забрызганная грязью белая «шестерка» с тонированными стеклами, и подполковник понял, кто это, даже раньше, чем ее заднее окно начало открываться. Непрозрачное стекло медленно, рывками, ползло вниз; Джафаров выжал сцепление, передвинул рычаг коробки передач и, плавно вдавив в пол педаль акселератора, резко бросил машину вперед, на перекресток. Пять минут назад он не стал бы этого делать, но теперь жизнь обрела хоть какой-то смысл, и подполковник отважился на последний отчаянный рывок.
– Джаба, нет! – отчаянно, не своим голосом вскрикнула жена.
Это было лишнее, он и сам уже видел, что – нет, не в этот раз и, наверное, уже не в этой, другой жизни. Повинуясь железному рефлексу, нога бросила газ и ударила по тормозной педали. Взвизгнув покрышками, «десятка» стала, как вкопанная, забравшись передними колесами на «зебру» и едва не сбив переходившую улицу парочку. Двигатель чихнул и заглох. Испуганно отскочившая девушка мигом пришла в себя и разразилась криками, такими громкими, что они были хорошо слышны даже сквозь плотно закрытые окна, и такими нецензурными, что Джафарову, несмотря ни на что, захотелось попросить сына заткнуть уши. Парень, пьяно покачиваясь, стоял перед машиной, совершая странные телодвижения, означавшие, судя по всему, вызов на честный бой, и время от времени с жестяным лязгом ударяя кулаком по капоту. Слева снова подъехала и плавно остановилась белая «шестерка». Заглохший двигатель забастовал, наотрез отказываясь заводиться; Джафаров повернул голову налево и перестал терзать стартер – это было уже ни к чему.
Девушка на «зебре» вдруг взвизгнула и, схватив за руку, потащила прочь своего воинственного и не совсем трезвого дружка.
– Простите меня, – успел сказать Джабраил Джафаров своим близким, прежде чем из «шестерки» в два ствола ударили автоматы.
Потом огонь прекратился. В салоне «шестерки» вдруг на полную мощность включили музыку. Под визгливую мелодию и частую дробь выбивающих ритм лезгинки барабанов машина сорвалась с места и, проскочив перекресток на желтый свет, в два счета скрылась из вида. Изрешеченная пулями «десятка» осталась стоять на «зебре». Живых в ней уже не было, но притормозивший около нее капитан Куницын не любил неопределенности и потому без раздумий открыл окно справа от себя и бросил окурок в натекшую из прошитого автоматной очередью бензобака лужу. Зеленый еще горел; капитан дал газ, и его машина рванулась вперед, оставляя позади набирающий силу дымный погребальный костер.
Включив указатель правого поворота, Юрий принял к обочине и затормозил. Под обутыми в шипованную зимнюю резину колесами «мерседеса» душераздирающе захрустел смерзшийся грязными комьями снег, что-то с глухим неприятным стуком ударило в днище.
– Э! – со смесью укоризны и пренебрежения воскликнул сидевший справа от Юрия личный телохранитель Магомеда Расулова.