Спецназовец. Взгляд снайпера

– Оно и видно, – сказал Басалыгин. – Могу вам сообщить, что вы наконец допрыгались. Если дать этому делу законный ход, из органов вы вылетите с треском, как пробка из бутылки.

Арсеньев протяжно вздохнул, отчего по кабинету прокатилась волна густого перегара, а Молоканов едва заметно пожал плечами, как бы говоря: воля ваша, чему быть, того не миновать.

– Два офицера уголовного розыска, – с отвращением продолжал Басалыгин, – цвет и гордость московской милиции… Тьфу! Перепились как свиньи, устроили пьяный дебош… И где – в баре для голу… гм… для гомосексуалистов!

– Где?! – растерянно переспросил Арсеньев, а Молоканов в молчаливом изумлении устремил на полковника взгляд мутных с похмелья, заплывших синяками глаз.

– Каким ветром вас туда занесло, не понимаю, – сказал тот. – Вы что, того?.. Тоже из этих?

– Прошу прощения, Павел Макарович, – упавшим голосом вклинился в начальственную филиппику Арсеньев. – Вы хотите сказать, что это нас гомики так отделали?

– Представители сексуальных меньшинств, – поправил Басалыгин. – Правда, там, в баре, их было подавляющее большинство.

– То-то же я все утро голову ломаю: кто это мне всю рожу когтями располосовал? – пробормотал Арсеньев. – Ну, дела…

– Хватит! – Полковник довольно сильно хлопнул ладонью по столу, отчего успевший впасть в похмельное полузабытье Молоканов подскочил на стуле и выпрямился. – Имейте в виду, голубчики: если бы не обстоятельства, я бы с вами и разговаривать не стал, а просто пустил бы вот этот протокол, – он помахал в воздухе бумажкой, что лежала у него на столе, – пустил бы этот протокол по инстанциям, и уже назавтра духу вашего здесь не было бы. И вы оба прекрасно знаете, что здесь, в этом кабинете, никто бы не стал по вам плакать.

– За что же нам такая великая милость? – сдержанно вызверился Молоканов.

Арсеньев сделал короткое незаконченное движение в его сторону, словно хотел, дотянувшись через стол, заткнуть напарнику рот, коротко глянул на полковника и отвернулся.

– Сейчас объясню, – многообещающим тоном произнес Басалыгин. Он демонстративно посмотрел на стенные часы, которые показывали без четверти двенадцать. – Полагаю, спрашивать, готовы ли у вас индивидуальные планы мероприятий по поиску и задержанию Зулуса, бессмысленно, ответ написан на ваших физиономиях. Спрашивать, что вы так бурно праздновали, я тоже не буду – мне это неинтересно. И о милости говорить рано. Если это дойдет до генерала, решать вашу судьбу будет он, а не я. Для информации: судьба ваша висит на волоске, и в зависимости от того, как повернуть дело, оно может кончиться не просто позорным увольнением из органов, а сроком. Солидным сроком!

– За драку в баре? – позволил себе усомниться Арсеньев. – Или за это… как его… преследование сексуальных меньшинств? Так это еще бабка надвое сказала, кто кого преследовал!

– Как мило, что вы ничего не знаете, – хмыкнул Басалыгин. – Именно сегодня, сейчас, сотрудники подчиненного мне убойного отдела сидят и хлопают непроспанными гляделками: а что случилось? Мы что, нашалили?

– А что, бар – это еще не все? – блеснул проницательностью Молоканов. – Валяйте, товарищ полковник, добивайте. После известия о том, что я пытался провести приятный вечерок в баре для голубеньких, мне уже ничего не страшно.

– Пристрелить бы вас к чертовой матери, подонки, – с отвращением процедил Басалыгин. – Кстати, а где ваш третий мушкетер? Щеглов где? Если верить протоколу, в баре его с вами не было.

– Так мы его после работы и в глаза не видели, – сказал Молоканов. – И сегодня с утра… Честно говоря, я думал, что это вы его куда-нибудь… э… снарядили.

– Кто бы сомневался, – проворчал Басалыгин. – Что ж, придется, видимо, прочесть вам небольшую лекцию о событиях минувшей ночи. Вас пытались разыскать, но вы были недоступны, все трое, и теперь я точно знаю, почему. Так вот, господа офицеры, сегодня в начале третьего ночи в дежурную часть поступил вызов от пенсионерки Фроловой, проживающей, как выяснилось позднее, в одном подъезде и даже на одной лестничной площадке с небезызвестным вам Щегловым…

– Так-так-так, – подобравшись, заинтересованно произнес Молоканов.

– Попрошу не перебивать. Сон у упомянутой дамы чуткий, просыпается она от малейшего шума. Где-то без четверти два ее разбудила возня в подъезде. Она слышала, как хлопнула дверь квартиры Щеглова, и удивилась: ей, видите ли, казалось, что сосед дома, она будто бы слышала, как он уже несколько раз входил и выходил, хотя вел себя тихо. На этот раз, впрочем, он уже не заботился о соблюдении тишины – топал, что-то ронял и, кажется, даже падал сам. Слышимость в доме отличная, так что старуха, не вставая с кровати, могла следить за всеми его передвижениями…

– К чему это вы клоните? – с беспокойством спросил Арсеньев.