Спецназовец. Взгляд снайпера

Оказалось, впрочем, что Юрий несправедлив к полковнику Басалыгину. Он едва успел сунуть в зубы сигарету и извлечь из заднего кармана джинсов забытую там при посадке в машину зажигалку, как перед ним, подняв тучу пыли, затормозила знакомая черная «Волга» с синей мигалкой и длинной, как удилище, антенной радиотелефона на крыше.

Юрий сунул сигарету обратно в пачку, а пачку в нагрудный карман рубашки и вышел из машины. Проехавший мимо двухэтажный туристический автобус обдал его тугим теплым ветром, который пах соляркой и разогретым асфальтом. Борт автобуса был разрисован пальмами и треугольными парусами яхт, над которыми сияло, раскинув во все стороны разновеликие лучи, ярко-желтое солнце, и Юрий подумал, что уже сто лет не был на море. А как здорово сейчас было бы, плюнув на все, подняться по трапу в самолет – не военно-транспортный «Ил», а комфортабельный аэробус – и через несколько часов не выпрыгнуть с парашютом, а солидно и неторопливо спуститься все по тому же трапу на бетон взлетно-посадочной полосы, с которой уже видна обрамленная королевскими пальмами, сверкающая расплавленным золотом полоска воды на горизонте.

Из «Волги» грузно выбрался полковник Басалыгин – рослый, здоровенный, как матерый медведь, привычно сутулящийся, озабоченный и хмурый. Когда он подошел ближе, чтобы поздороваться, Юрий подумал, что «хмурый» – не совсем то слово, которым можно описать вид и настроение господина полковника. Мамонт был бледен нездоровой, сероватой бледностью, глаза его были обведены темными кругами, под ними набрякли мешки. Рот был искривлен болезненной, а может быть, просто недовольной гримасой, щеки обвисли, как будто за последние двенадцать часов полковник сбросил килограммов десять-пятнадцать веса. В общем и целом выглядел Павел Макарович сейчас даже не как маньяк, пребывающий в активной фазе психического расстройства, а как самый настоящий упырь, только что выбравшийся из могилы и ищущий, кем бы перекусить.

– Зайдем за белого медведя, – предложил он, пожав Юрию руку.

– Что? – не понял Якушев.

Басалыгин тяжело, нерадостно усмехнулся.

– Это я сегодня у себя в кабинете телевизор включил, – сказал он. – Хотел новости посмотреть, а там реклама. Переключился на другой канал, а там «Гараж» Рязанова крутят. Она ему и говорит: «Зайдем за белого медведя»…

– Понятно, – сказал Юрий.

На самом деле он мало что понял. Фильм, о котором шла речь, он, конечно, помнил. Действие его происходило в зоологическом музее какого-то НИИ, где среди прочих экспонатов были и чучела целого семейства белых медведей. И приведенная полковником реплика там, кажется, тоже звучала, но было решительно непонятно, какое она имеет отношение к происходящему. То есть, опять же, было очевидно, что Басалыгин предлагает отойти в сторонку, подальше от водителя служебной машины, который, как подавляющее большинство его коллег, все видит, все слышит и все мотает на ус. Это была просто шутка, но юмор господина полковника показался Якушеву странным и неуместным.

Так обычно и бывает, подумал он. Дружба, как и любовь, понятие интуитивное, трудно поддающееся анализу и не имеющее четко обозначенных границ: от сих до сих шапочное знакомство и взаимная симпатия, отсюда досюда приятельские отношения, на этом участке произрастает дружба, а вон за тем забором, товарищи, у нас посажена и уже дала всходы любовь. На одной делянке располагается любовь материнская, на другой – сыновняя и дочерняя, на третьей – платоническая, затем плотская, любовь к родине и так далее. То же явление наблюдается и с дружбой, которая бывает детская, мужская, женская, школьная и бог знает какая еще.

Очень часто за любовь принимают мимолетное увлечение, вспышку страсти, а за дружбу – обыкновенную симпатию. Чаще всего это случается в ранней юности, когда человек переполнен чувствами и готов впустить в себя весь мир, и еще на войне, где свой автоматически воспринимается как друг. Но война, как и юность, не длится вечно. Люди расходятся в разные стороны, а потом, встретившись через годы и десятилетия, радостно бросаются друг другу в объятия: здравствуй, старина; привет, дружище! А позже, когда первый восторг проходит, выясняется, что они по-разному думают, чувствуют, смотрят на мир и что подлаживаться друг под друга им не хочется, да и незачем. Один странно шутит, другой еще более странно себя ведет, взгляды не совпадают, интересы противоречат друг другу, и, когда дело доходит до серьезного выбора, в девяноста девяти случаях из ста оказывается, что своя рубашка ближе к телу. И то обстоятельство, что когда-то вовремя сделанный тобой меткий выстрел спас ему жизнь, а он потом двадцать километров тащил тебя, раненого, на своем горбу, ничего не меняет: все это было в другой жизни, которая давно закончилась и уже никогда не повторится.