Мой отец был знаком с Виктором ещё с начала тридцатых годов. Они работали в Центральном парке культуры и отдыха имени А.М. Горького. Отец занимался электрочастью парка, а Виктор – культурно-массовыми мероприятиями. Потом их пути разошлись: отец работал по комсомольско-партийной линии, а его товарищ пошёл учиться в Академию коммунистического воспитания имени Крупской, но их дружеские отношения сохранились. В 1934 году Виктор работал в качестве автора сценариев документальных фильмов. Был автором критических статей, книг по истории и теории киноискусства.
Во время и после войны Виктор работал в ЦК ВЛКСМ, а потом в отделе агитации и пропаганды ЦК ВКП(б) под руководством Д.Т. Шипилова. Учился в аспирантуре Академии общественных наук, защитил кандидатскую, позже стал доктором искусствоведения. Последние четырнадцать лет жизни он был главным редактором массового общесоюзного журнала, в котором печатались статьи по теории киноискусства, рецензии на фильмы, творческие портреты актёров, режиссёров, операторов и другом, связанным с кино.
Во время учёбы в аспирантуре Академии общественных наук Виктор встретился и подружился со Светланой, а потом познакомил её с нашей семьёй. Она иногда приезжала к нам домой, изредка и мы бывали у неё на даче. Гуляли по лесу, катались на лыжах…
…По-моему, это было зимой 1952/53 года. Как-то в воскресный день с отцом и с Виктором мы приехали на дачу к Светлане в посёлок Жуковка, который находится в районе теперь скандально известной Рублёвки.
Было морозно. Дача стояла в лесу. Запомнились высокие сосны и утопавшие в снегу пушистые ели. Деревянный дом был небольшим, в два этажа. Наверху располагались бильярдная и детская комната.
Отец с Виктором гоняли шары по зелёному сукну – играли в бильярд, а мы с Осей в машинки. Разница в возрасте у нас была небольшая, он ровно на год младше меня. (Иосиф Григорьевич Аллилуев стал врачом-кардиологом, доктором медицинских наук. Он умер в 2008 году.) Иосиф, тогда кучерявый черноволосый мальчик, был со мной внимателен и гостеприимен, показывал свои игрушки и что-то рассказывал о них. Общаться с ним было интересно.
На дворе уже смеркалось, когда всех пригласили к обеду.
На первом этаже была большая комната, в которой стоял длинный обеденный стол, накрытый белоснежной скатертью. Запомнилось, что в комнате было много яркого электрического света, который, отражаясь от сверкающей белизной скатерти, создавал настроение праздника.
На стол подавали две женщины и, что поразило, в белых халатах. Они напомнили мне о врачах и, если не напугали, то насторожили. В те годы я часто болел, и медицинская одежда ассоциировалась с уколами, к которым в детстве вряд ли кто относился с радостью.
На горячее на середину стола поставили блюдо с зажаренным, румяным, почти живым поросёнком. Когда его стали разбирать на куски, оказалось, что поросёнок битком набит гречневой кашей. Я её не очень любил, но от неожиданности съел целую тарелку, было вкусно.
О чём говорили взрослые, я, конечно, не помню, но чопорности и натянутости за столом не было и в помине. Хозяйка с красивыми золотистыми каштановыми волосами сидела во главе стола, была приветлива и радушна.
Мне не раз доводилось общаться с этой удивительной женщиной. Тогда ей было всего 27 лет. В далёком детском воспоминании она осталась красивой и доброй, без игры и фальши.
Летом 1953 года в подмосковный дом отдыха, где мы тогда были всей семьёй, приехала Светлана. Он состоял из нескольких корпусов. Один из них назывался «Осинка», вероятно, потому, что все балконы были различной величины и конфигурации и создавали впечатление прилепленных к стенам осиных гнёзд. Архитектор, судя по дому, был большим выдумщиком – как окна и балконы снаружи, так и все внутренние помещения были настолько сумасшедшими по форме, планировке и высоте, что без привычки не заблудиться в них было невозможно.
Помещение, в котором мы жили всей семьёй, было на самом верху и имело весьма причудливый вид. Судя по виду, раньше это был небольшой концертный зал. Входя в него, человек попадал на крылечко со ступеньками, обращёнными внутрь огромного длинного широкого пространства с 5—6-метровым потолком. На противоположной от входа стороне помещалась самая настоящая сцена с широкой лестницей с перилами. На «сцене» стояли удобные кресла и столики, причём другая её часть заканчивалась выходом на просторный, но тоже вычурный балкон.
Слева от входа, почти под потолком, сквозь толстую стену были пробиты два окна в форме усечённой пирамиды. В солнечные дни в комнату врывались яркие гранёные лучи. Прямо под окнами, как это принято в нормальных домах, располагался подоконник. Но он был такой широченный, что когда приезжал дядька Витька, то на нём, подстелив матрасик, он сладко спал всю ночь.
В один из дней в гости приехала Светлана. После обеда все куда-то рассосались, разбрелись, и мы с ней сидели на диванчике под лучами уходящего солнца.