Когда я прочёл в “Правде” твою статью “О гуманизме Сталина”, мне захотелось написать тебе. Мне подумалось, что облегчение от чувств, теснящихся во мне всю последнюю неделю, я мог бы найти в письме к тебе.
Как поразительна была сломившая все границы очевидность этого величия и его необозримость! Это тело в гробу с такими исполненными мысли и впервые отдыхающими руками вдруг покинуло рамки отдельного явления и заняло место какого-то как бы олицетворенного начала, широчайшей общности, рядом с могуществом смерти и музыки, могуществом подытожившего себя века и могуществом пришедшего ко гробу народа.
Каждый плакал теми безотчетными и несознаваемыми слезами, которые текут и текут, а ты их не утираешь, отвлеченный в сторону обогнавшим тебя потоком общего горя, которое задело за тебя, проволоклось по тебе и увлажнило тебе лицо и пропитало собою твою душу. А этот второй город, город в городе, город погребальных венков, поднявшийся на площади! Словно это пришло нести караул целое растительное царство, в полном сборе явившееся на похороны.
Какое счастье и гордость, что из всех стран мира именно наша земля, где мы родились и которую уже и раньше любили за её порыв и тягу к такому будущему, стала родиной чистой жизни, всемирно признанным местом осушенных слёз и смытых обид!
Все мы юношами вспыхивали при виде безнаказанно торжествовавшей низости, втаптывания в грязь человека человеком, поругания женской чести. Однако как быстро проходила у многих эта горячка.
Но каких безмерных последствий достигают, когда, не изменив ни разу в жизни огню этого негодования, проходят до конца мимо всех видов мелкой жалости по отдельным поводам к общей цели устранения всего извращения в целом и установления порядка, в котором это зло было бы немыслимо, невозникаемо, неповторимо!
Будь здоров. Прощай.
Твой Б. Пастернак».
Ах, скорбите и плачете «безотчетными и неосознаваемыми слезами»? Тогда получите, чтоб другим неповадно было!
Если Фадеева после ХХ съезда обвиняли в соучастии в «сталинских» репрессиях писателей, то для Пастернака придумали причину, подходившую под статью Уголовного кодекса, – написание и передачу на Запад якобы антисоветской книги «Доктор Живаго», но суть травли и того и другого едина – отношение к Сталину.
Вполне объясним интерес к поэту Пастернаку поэта Сталина, который ещё в юности писал стихи о том же, что и многие начинающие поэты: о красоте природы, о назначении певца и поэта, о людской неблагодарности…
Стихотворения юного Джугашвили поразили классика грузинской литературы Илью Чавчавадзе, и он отобрал несколько лучших стихотворений шестнадцатилетнего семинариста и опубликовал их в издававшейся им тифлисской литературной газете «Иверия» в 1895 году. Стихотворение И. Джугашвили «Дила» («Утро») было включено в учебник «Родного языка».
Одно из этих стихотворений иначе как пророческим назвать нельзя.