Прибыв в Горький, Сергей нашел улицу Коминтерна, дом 175. Здесь, в здании бывшей средней школы, разместился батальон. На первом этаже он нашел кабинет комбата капитана Хребто. Когда Баталин представился, комбат почему-то не поздоровался, как-то странно посмотрел на него, потом словно что-то вспомнив, сухо сказал:
– Да-да, мне звонили из Москвы. Поможем, найдем вам хороших радистов.
– У вас служит мой старый знакомый капитан Никеров. Вместе с ним в Китае были. Если вы не против, мы пообщаемся. Он и подскажет.
Командир был не против. Баталин поднялся на второй этаж и сразу с лестницы увидел табличку на двери кабинета: «Командир роты».
Никеров был рад старому сослуживцу, они обнялись, но от взгляда Баталина не ускользнуло настроение Александра. Он помнил его веселым, жизнерадостным старшим лейтенантом. Несмотря на все трудности, в Китае он никогда не терял присутствия духа.
– Саша, что случилось? Вы все как в воду опущенные. Комбат, смотрю, никакой, и ты…
– ЧП у нас. Девушка-курсант покончила с собой. Застрелилась на посту. Прекрасная девушка: стихи писала, рисовала, стенную газету выпускала.
– Из твоей роты, что ли?
– Из моей… Наташа Уманова. Отец у нее русский, а мать еврейка. Побоялась, что не возьмут, и в анкете написала, мол, родители оба русские. Особисты раскопали и накинулись, обманула органы. Обманула, чтоб от фронта увильнуть? Наоборот, на фронт стремилась. Ну, сам знаешь, нашим «особнякам» только дай повод. В общем, начали ее таскать, допрашивать. Мне об этом никто слова не сказал, ей тоже запретили говорить.
Никеров подошел к столу, выдвинул ящик, достал пачку папирос.
– Ты по-прежнему не куришь? А я затянусь. Горько, обидно, Сережа. На пустом месте из девочки чуть не врага народа слепили.
Он чиркнул спичкой, поднес ее к папиросе, и Сергей увидел, как дрожат от волнения пальцы ротного. Никеров сделал одну глубокую затяжку, другую и продолжил:
– А она девчонка гордая. На посту в карауле винтовку направила себе в сердечко и нажала на спусковой крючок. Рядом нашли тетрадь. Написала: «Умираю патриотом. Меня кровно обидело, что мне не доверяют. Я ухожу из жизни». На этом письмо обрывается.
Никеров умолк. В коридоре были слышны девичьи голоса, видимо, объявили перерыв между занятиями. Кто-то тихонько постучал в дверь кабинета, осторожно заглянул, но ротный даже не поднял головы.
– Вот такая у нас трагедия. А тебя каким ветром занесло в наши горькие края.
– Есть дело к тебе. По приказу командования формирую разведгруппу. Надо двух радистов.
– Без проблем. Но что случилось? Раньше никто из столицы по такому делу не приезжал. Мы готовили радистов и отправляли их в ваше распоряжение. А теперь… Не доверяете?
– Ежели бы не доверяли, я бы к тебе не приехал. Дело в том, что мне самому приказано возглавить разведгруппу. Выбрать только лучших. Задачу будет ставить лично начальник Главразведуправления. Какую? Я пока ни сном ни духом…
– Ну, если сам лично!.. – Никеров поднял голову и закатил глаза в потолок. – Выходит, крепко ты попал, Серега. В такой ситуации, как не помочь старому другу-китайцу. Значит, так, три роты у нас в батальоне. По 80–90 человек каждый месяц отправляем на фронт. Выбирай любых.
– Слушай, друг-китаец, мне не любых надо, а самых лучших. Всего два человека из восьми десятков.
– Парня и девушку, как я понимаю.
– По мне, я бы двух мужиков взял. Но сам знаешь, в рейде может всякое случиться. Девчонок проще отлегендировать. Мол, война разлучила с родными, развела, разбросала… А молодой, крепкий парень… Что ты здесь делаешь, почему не в армии? Потому, Саша, давай парня и девку. Только для начала я с личными делами поработаю, сам проверю.
Никеров затянулся сигаретой, выпустил дым, покачал головой.
– Не пойдет, Серега. Мужика, пожалуйста, вдоль и поперек проверяй. А девку не дам. Девок проверять имеет право только комроты. Лично. Головой отвечаю.
– Cколько у тебя ребят из восьми десятков?
– Пятнадцать человек едва набирается.
– Выходит, оставшиеся шестьдесят пять – девушки. Вот это гарем, Никеров. И тебе одной красавицы жалко для старого друга.
– Мне ж их после войны всех замуж выдавать. С меня и спрос. А тебя потом ищи-свищи, как ветра в поле.
Офицеры рассмеялись.
– Да, Никеров, живешь, как в цветнике…
Ротный только вздохнул.
– Надоел мне, этот цветник, как горькая редька. На фронт хочу. Три раза рапорта писал. Не пускают. Ладно, это все к делу не относится.
Ротный открыл большой скрипучий металлический шкаф и вытащил оттуда документы на курсантов батальона.
– Прошу, товарищ воентехник, к станку! Я на занятия. Буду через два часа. Если с кем-то из курсантов захочешь побеседовать, кликни дневального. Он предупрежден.
Баталин глянул на внушительную пирамиду папок и тяжело вздохнул. «Какие два часа, до вечера бы управиться». Он открыл первую из папок. Сверху лежал учетный лист. «Анисин Василий Петрович, – прочел Сергей, – год рождения 1922-й, место рождения село Медведко, Бежицкий район, Тверская область».