Спецслужбы мира на Ближнем Востоке

Что делать? Наши дружественные отношения переросли в прочный оперативный контакт. Если я выполню его просьбу, то он должен будет испытать ко мне повышенное чувство признательности, что положительно повлияет на дальнейшее сотрудничество. На всякий случай уведомил о просьбе «Элефанта» Центр. Тот наконец-то прореагировал, но весьма странно. Его ответ таков: «Резиденту. Любовная связь «Элефанта» с танцовщицей может стать известна его жене, что приведет к осложнению их внутрисемейных отношений. Предоставление виллы считаем нецелесообразным. Центр».

Какая трогательная забота о моральном облике «Элефанта»! Написать такой ответ мог только моралист-импотент, далекий от понимания реальной жизни, инвариантов в разведке. Наверно, он был членом партбюро и отвечал за работу с семьями. Центр запоздал с ответом. Вилла была предоставлена «Элефанту». После этого я приходил к нему прямо в посольство, открывал ящики его письменного стола и с полным правом брал из них многочисленные агентурные донесения. Ведь он был резидентом одной арабской страны.

А наш посол совершил еще один шаг, выходящий за рамки его официальных функций. Он действительно пытался создать третью резидентуру. Используя свой авторитет, принудил одного из министров к написанию ему письменных донесений и передаче секретных документов. Выдавал ли он ему за это денежное вознаграждение —. осталось неизвестным, где и как проходили встречи — тоже неизвестно. Но ящики водки он. ему направлял, это точно.

Министр, прогрессивно настроенный человек, сторонник развития отношений с СССР, вошел в резкий конфликт с высшим руководством страны по внутренним проблемам, был посажен в тюрьму, к нему применили силовые методы при дознании, и он сознался в своих «слишком интимных» отношениях с советским послом, который не знал основ конспирации. Зачем, например, надо посылать ящик русской водки. Можно было подарить «международный» джин.

Местные власти оказались в весьма затруднительном положении. Развитие наших двусторонних отношений начало набирать обороты. Мы приступили к осуществлению ряда экономических проектов. Официальное объявление нашего посла «персоной нон грата» могло бы приостановить дальнейшее сотрудничество.

Военный атташе зашел ко мне в кабинет, включил радио и шепотом поведал следующее: «Вчера министр обороны вызвал меня в свой офис и сообщил, что наш посол занимается недозволенной деятельностью, нарушая нормы международного права. Я, — сказал атташе, — попросил подтвердить это серьезными доказательствами. Тогда министр обороны и поведал мне о слишком тесной дружбе нашего посла с арестованным министром. Я не знаю, сообщать ли мне об этом наверх. Может быть, ты сообщишь по своим каналам?»

— Товарищ полковник, это у вас, а не у меня, была деловая встреча с министром обороны. Мне кажется, что о любой беседе с министром обороны вы просто обязаны проинформировать свой центр, а они уже там решат, в какую высшую инстанцию двигать такое неординарное сообщение. Кстати, вы меня так учили в Академии.

— А может, сначала проинформировать об этом посла?

— Проинформировать можно, только бесполезно. У него навязчивая идея создать третью резидентуру. А «ближних» и «дальних» он не любит, не доверяя ни тем, ни другим. Он вообще никому не доверяет.

Прослушивает переговоры по внутреннему телефону посольства.

— Пожалуй, ты прав. Я так и поступлю.

Атташе выключил приемник и пошел писать телеграмму. Честно говоря, меня охватило чувство злорадства вперемежку с наглостью. Но как можно самовольничать, как можно считать себя универсалом во всех областях, плевать на мнения других людей, пренебрегать инструкциями, считая, что они написаны для дураков. Пусть теперь пожинает самим посеянное. Но и тут гром не грянул. Очевидно, высшее начальство полковника в Центре решило данный факт не доводить до сведения высоких инстанций. Руководство КГБ и ГРУ предпочитало не обострять отношения с МИД СССР.

Были намечены выборы в «профбюро» (за рубежом в целях конспирации так называется партбюро). Личный состав посольства стал большим и по уставу уже можно приступить к формированию низовой парт… простите, «профсоюзной» организации. Уже зная общее негативное отношение советской колонии к послу, я предупредил своих сотрудников о том, чтобы они никого не агитировали «прокатить его на вороных». Если подобное происходит, то подозрение прежде всего падает на «ближних соседей», которым лучше других видно, является ли посол настоящим коммунистом, руководителем, достойным такого высокого поста. Для остальных же это единственная форма выражения пассивного протеста против волюнтаристских действий посла как руководителя, неприятия его как личности в силу доминирования у него негативных качеств над позитивными. Открыто критиковать посла на «профсобраниях» не считалось возможным и целесообразным, так как членами «профсоюза» были также и технические работники, знать которым о всей внутрипосольской кухне было необязательно.