Его сын стал уже совсем взрослым. Первым его словом было «Собака!», он произнес его так, что было очень похоже на «сувака». Он был очень жизнерадостным, добрым и любознательным ребенком, который вырос в жизнерадостного молодого человека, сохранившего детскую доброту и любознательность. Клинт гордился тем, что его сын рос в спокойном безопасном месте и мог быть самим собой. В жизни самого Клинта такого не было.
Некоторое время он обдумывал мысль дать сыну презервативы, но обсуждать этот вопрос с Лилой не хотелось, к тому же, он решил не торопиться. Он вообще не хотел об этом думать. Джаред настаивал, что они с Мэри просто друзья, может, так оно и было. Клинт замечал, как он смотрит на девушку, так смотрят на того, кого видят своим очень-очень близким другом.
— Рукопожатие Маленькой Лиги[3]? — спросил Джаред, протягивая руки. — Помнишь ещё, надеюсь?
Клинт помнил. Ударить кулаками, захватить большими пальцами, тряхнуть, провести ладонями, затем дважды хлопнуть ими над головой. Несмотря на то, что они давно этого не делали, получилось идеально. Они рассмеялись. Утро стало ещё солнечнее.
Джаред ушел раньше, чем Клинт успел напомнить ему про мусор.
Ещё одна сторона старости: забываешь о том, что должен помнить и помнишь то, что должен забыть. Наверное, он всё-таки превращается в старого брюзгу. Нужно вышить это на подушке.
Джанет Сорли не имела нарушений дисциплины уже 60 дней, а это означало, что с 8 до 9 утра она могла посещать комнату отдыха. На самом деле, с 8 до 8:45, потому что шестичасовая смена в столярном цехе начиналась в 9. В цехе она занималась тем, что вдыхала через тонкую маску столярный лак и приколачивала ножки к табуреткам. За это она получала 3 доллара в час. Деньги поступали на её личный счет, который она сможет обналичить, когда выйдет (другие зэчки называли эти счета Бесплатной Парковкой, как в игре «Монополия»). Собранные Джанет табуретки продавались в тюремном магазине, что на Шоссе-17. Некоторые шли по 60 баксов, некоторые по 80, и, всё равно, расходились, как горячие пирожки. Джанет не знала, куда шли заработанные на продаже табуреток деньги, да и не хотела, особо, знать. А вот правом пользоваться комнатой отдыха ей нравилось. Здесь был большой телек, настольные игры и журналы. Были ещё автоматы со сладостями и газировками, которые работали за четвертаки[4], но у заключенных четвертаков отродясь не водилось. Любая наличность здесь — контрабанда. Да, это похоже на уловку-22[5], но, хотя бы, можно посмотреть. Плюс ко всему, комната отдыха служила одновременно и комнатой для свиданий, а опытные посетители, вроде её сына Бобби, всегда приносили мелочь.
Этим утром она сидела рядом с Ангелочком Фитцрой и смотрела новости 7 канала, вещавшего из Уилинга, Иллинойс. Новости были самыми обычными: бандитские разборки, пожар на подстанции, на шоу гигантских грузовиков арестовали женщину, напавшую на другую женщину. Власти штата спорили о строительстве новой мужской тюрьмы в горах и, кажется, у них возникли какие-то проблемы. Продолжалась осада Кинсмана Брайтлифа. На другой стороне глобуса случилось землетрясение в Северной Корее, а из Австралии врачи докладывали об эпидемии сонной болезни, почему-то, охватившей одних женщин.
— Это всё мет, — сказала Ангелочек Фитцрой. Она сидела и жевала «Twix», который нашла в окошке для выдачи автомата со сладостями. Наверное, последний.
— Что именно? Спящие женщины, тёлка с шоу грузовиков или этот парень из реалити-шоу?
— Может, всё вместе, но я имела в виду тёлку. Я как-то ходила на такое шоу. Там все бухие или обкуренные. Хочешь? — Она сжала в ладони остатки шоколада и протянула Джанет (на случай, если офицер Лэмпли просматривает камеры в комнатах отдыха). — Не так уж сложно, как кажется.
— Нет, спасибо, — ответила Джанет.
— Иногда, когда я вижу всё это, хочется сдохнуть, — спокойно сказала Ангелочек. — Или, чтобы другие сдохли. Ты, глянь, — она указала на свежий плакат, висевший между автоматами. На нем была изображена песчаная дюна, которую пересекали следы человеческих ног и исчезали за гребнем, казалось, в вечности. Под снимком была надпись: «Борьба впереди».
— Этот чувак, ведь, ушел? А куда он ушел? Что там? — спрашивала Ангелочек.
— Ирак? — предположила Джанет. — Может, дошел до ближайшего оазиса.
— Неа, он подох от теплового удара. Лежит там, за гребнем, глаза выпучил, а кожа у него черная, как ночь, — она не шутила. Ангелочек выросла среди глубоко религиозных торчков и самогонщиков. Она сидела за нападение, но Джанет казалось, что список её преступлений мог оказаться побольше, чем у многих в этой тюрьме. Её лицо было костлявым и угловатым и казалось достаточно крепким, чтобы сломать им бордюр. Она жила в крыле «С» тюрьмы Дулинга, где позволялось только 2 часа свободного времени. В крыле «С» жили плохие девочки.