Спят курганы темные

– Никто не поверит, что вы спаслись, – покачала та головой. – Впрочем… с тех пор в мире все только и говорят о гибели самолета. И обвиняют в этом кто донецких, а некоторые и Россию, против которой ввели за это множество санкций.

– Давайте я расскажу кому-нибудь о том, что сама помню…

– Если репортерам, то вам не поверят – тем более они не хотят слышать ничего, что может хоть как-нибудь повредить репутации Украины. Впрочем… если хотите, можете рассказать об этом… профессионалам.

– Спецслужбам?

– Именно так. Но только если хотите. Если нет, я никому о вас не расскажу. Хотя ваше удостоверение, полагаю, успели рассмотреть. Но я могу запретить подобные визиты к вам, я же врач.

– Нет, я хочу поделиться тем, что видела сама. Если не журналисты, то пусть хоть кто-нибудь узнает правду. Если мне, конечно, поверят…

Вечер 7 августа 2014 года. Первомайское у Снежного.

Подполковник Ефремов Павел Федорович, а ныне майор армии ДНР Мельников Павел Сергеевич, позывной «Каскадер»

– Не, я туда не полезу! – поляк, увидев поданный к дверям моего штаба «пепелац», уперся всеми четырьмя конечностями, как кошак, которого принесли к ветеринару для последующей кастрации.

– А куда вы денетесь-то? – довольно грубо ответил ему Шурик Жарков, с любопытством наблюдавший за сценой погрузки наших пленников в изрядно потрепанную полугрузовую «Газель» с надписью «господарськi товари»[46] на тенте. – Если надо, я вас в ассенизаторной бочке повезу.

– Но оттуда так пахнет! – никак не мог успокоиться пан Моравецкий, зажимая нос. Действительно, из кузова «Газели» отчетливо пованивало какими-то удобрениями, краской и прочими товарами, запах которых мало был похож на парфюмерию.

– От покойника пахнет еще хуже, – философски заметил Шурик. Он, кряхтя, потянулся и непроизвольно потер правое плечо.

Я вспомнил, что во время наших похождений в Афгане его зацепила душманская пуля, после чего он пару месяцев провалялся в госпитале. Видимо, старые раны все же давали себя знать.

– А при чем тут покойник?! – взвился поляк. – Вы хотите сказать…

– Что хочу, то и скажу, – перебил его Жарков. – Просто у нас нет выхода. Если возникнет опасность вашего захвата противником, то придется вас ликвидировать. Таковы правила игры, – Шурик картинно развел руками.

При его словах Моравецкий побледнел и чуть было не шлепнулся в обморок. А Михайлюта часточасто задышал, как марафонец в конце дистанции.

– Все, душеспасительная беседа закончена, пан Гжегож, – подвел итог Шурик.

– Миша, – Жарков сделал знак прапорщику Варенчуку, с которым он приехал к нам из Донецка. – Проверь, крепко ли связаны руки у наших гостей, и заклей им рты скотчем. Насморка вроде ни у кого из них нет, так что до Донецка будут дышать носом – это не совсем комфортно, но на войне часто приходится пренебрегать комфортом. А то ведь звуковые сигналы, которые они, не ровен час, вздумают подавать, нам ни к чему. Придется успокаивать их негуманными методами.

Михайлюта покорно подставил свою морду под скотч, а поляк попытался было рыпнуться, но, получив удар по почкам, замолчал, и дальнейшая процедура «запечатывания» его скотчем прошла спокойно.

Миша и Фольмер аккуратно погрузили поляка и предателя в «Газель». Наши арестанты были одеты в довольно поношенные рабочие комбинезоны. Камуфляжки с поляка и его товарища по несчастью мы сняли – так легче будет сохранить их инкогнито, если кто-то посторонний случайно увидит их во время транспортировки.

Шурик решил отправить в Донецк в качестве сопровождающих двоих – поручика, тьфу ты, старшего лейтенанта Фольмера и Мишу Варенчука. По дороге могло произойти все что угодно – вплоть до нападения РДГ противника. На сей счет у Варенчука, инструктаж которого провел лично Жарков, были четкие указания – живыми Моравецкого и Михайлюту в руки укропов не отдавать. Все сопровождающие документы были записаны на флешку, и ее скотчем приклеили к корпусу гранаты РГД.

– В случае чего, Миша, – строго произнес Жарков, – гранату взорвешь. Если останешься жив, то устно передашь все, что нам удалось узнать, Александру Васильевичу либо Алексею Ивановичу. Подчеркиваю – лично. Никто другой об этом узнать не должен. Ну, да что тебе объяснять – ты в нашей кухне варишься уже давно и знаешь все, как дважды два.