Спички

Плотина… похожа на лошадь она
С прилипшим на холке жокеем.
И смерть её – всадника только вина:
Мы не все брать барьеры умеем.
Кто скачку в «Карениной» с Вронским читал,
Тот помнит: хребет он кобыле сломал,
В прыжке надавив ей на спину,
Так угробил наш дятел плотину.
И вот, когда рухнула ГЭС, я глаза
Погибающей лошади видел,
Потом шкура сверкнула… простите,
Два образа я произвольно связал.
Ты побудь, моё сердце, на том берегу,
Я оттуда тебя позову, как смогу.
Что ж, дятел… Саянская рухнула ГЭС,
И я пережил это трудно.
Ты спросишь: «Откуда такой интерес
К аварии этой у трутня,
Лентяя, поэта»… – мой дядя, как есть,
Всю жизнь положил в эту хренову ГЭС.
…Был самых он, нет ли, но правил,
И ГЭС мне в наследство оставил.
…И я там работал, при «лошади» сей —
Позвольте такое сравненье.
А что ж? – огневое кипенье,
И плотина – седло, и хребет – Енисей…
Ты побудь, моё сердце, на том берегу,
Я оттуда тебя позову, как смогу.

А когда-то по жилам коня – ток скакал,

И дыхание грозное пело,
Только я там, на стройке, себя потерял,
Своё сердце… обычное дело…
Сокрушилось там всё, весь мой мир там погиб,
Нет, блистательной лошади чистый изгиб,
Чей жокей был советской страною,
Не был той катастрофе виною,
Всё, как в песне поётся: «Чужая жена»…
Просто вышла опора из мира,
Рухнул мир, наступила в нём ночь, тишина,
Наказал меня Бог за кумира.
Ты побудь, моё сердце, на том берегу,
Я оттуда тебя позову, как смогу.

Каждый думает: «Смерть – это только не я»

(Но разлука, как смерть, окрыляет).
Эту пропасть так трудно представить, друзья,
Что никто её не представляет,
Я поэт был получше, зато как он пел,
Голос тих, так что трудно услышать в толпе,
Но до сердца умел он пробраться
В шуме женских ресниц-оваций.
Видел мальчик (любя неудачно),
Что на том бережку в каждой тени – Она.
Как ты пуст, Енисей, чья, как смерть, студена
Резвость, и над камнями прозрачна…
Ты побудь, моё сердце, на том берегу,
Я оттуда тебя позову, как смогу.

Без надежды на встречу хоть с тенью твоей,

Счастья нет, – говоря, – и не надо, —
Доходил я до места, где бьёт Енисей
По воде кулаком водопада.
Я не знал этих слов «Уходи, уходя»,
Грохот водный мешался с портретом вождя,
На два берега жил, как в пустыне,
Столб ревущей воды посредине,
По бокам скалы, камни сухие,
Водосброс посреди – не как жемчуг, но как
Злую боль причиняющий тверди кулак,
Как стихии удар по стихии.
Мне казалось, что два эти берега – я,
Прямо ж в сердце мне – боли грохочет струя.

Мне казалось – одна моя часть умерла

В состязаньи с разлукой жестоком,
Что как яблоко нож, меня боль рассекла
Водопадом своим, водостоком,
Как на алом моём комсомольском значке
Нем портрет Ильича был в орущей реке,
Мне казалось, что сердца не стало,
И жемчужная пена летала.
Быть? Не быть? Мне мозгов не хватало,
И я молча смотрел в лошадиную прыть:
Вод… Нельзя же не быть, и по-прежнему быть,
Жив ум лжёт. Сердце плачет: пропало.
Ты побудь, моё сердце, на том берегу,
Я оттуда тебя позову, как смогу.

И трубил я – шабашничком – в У-Ка-Бэ-Ха,

Славка, на бережку Енисея,
В пару месяцев не произнёс полстиха,
Глухонем, с недосыпу – косея,
Тёр мазутный кулак мой – слезящийся глаз,
Как бугор будит утром – да с – грохотом нас —
Брючин – об пол – в налипшем бетоне —
И – уж будьте любезны, горбатились кони.
Лучше попросту прыгнуть в разлуку,
Неизбывную, будто… бездонную, как…
Разбиванье стеклянное где-то в мозгах,
Жить, ослепнув, по дальнему звуку.
Жить на ощупь, проплыть ледяной Енисей,
Без надежды на встречу хоть с тенью твоей.

Там хвоя, а тут стекловата. Как пух

Синь скальный кедрач, а под ним – стекловата…
Смесь плотины с пейзажем. Грязь. Кедровый дух,
Сок воздушный, дышать сладковато,
До чего безразличен ты, брат-Енисей!
Выйдет замуж, и… Славка стоял, как Орфей,
Увести её? Чушь! – Уходя, обернётся…
Глупый конкурс – с бездонной разлукой бороться.
Мы, шабашка, трудов не бежали…
Зверь-работа, не волк, удирать ей в кедрач,
Знай, преу-по-спевай с воплощеньем задач,
Пиджаки руководств здесь трубить не мешали.
Ты побудь, моё сердце, на том берегу,
Я оттуда тебя позову, как смогу.
Можжевеловый куст, можжевеловый куст,
Пел Евгений, Алёша, Серёжа…
«Замирающий лепет изменчивых уст»
Подпевали кто стоя, кто лёжа.
Жаль, склерозницы-горы не вспомнят о нас,
Жаль, мои «параллельны» слова им.
Там, в душе двадцатипятитонный БЕЛАЗ
Так грохочет, что незабываем…
Вот и пели в шабашке сибирской:
Можжевеловый куст, можжевеловый куст, —
Енисей в темноте, как чернила, был густ,
Я был полон разлукою близкой.
Ты побудь, моё сердце, на том берегу,
Я оттуда тебя позову, как смогу.

А когда я услышал, что рухнула ГЭС,

Моё сердце оттуда вспорхнуло,
Пролетело, свистя, через весь этот лес,
Города и поля, и прильнуло,
И запело, и смог полюбить я опять,
Снизошёл добрый Бог сердце мне поменять,
Глухота умерла, тьма пропала,
Только… лошадь под всадником пала…
Только – рухнула ГЭС, лишь – пылают леса,
Только – мир, где я жил, умирает,
Только – всадник коня убивает,
И бессовестно видит больные глаза.
Ты живи, моё сердце, в груди у меня,
Царский дар – от сломавшего спину коня.