Спин

Но я не мог расшифровать – ни для себя, ни для Ины – все культурные коды и тотемы, использованные марсианами в качестве обертки для медицинской технологии. Даже антропологи, годами корпевшие над архивными записями Вона Нго Вена (пока эти изыскания были разрешены), не добились никакого результата.

– Теперь и у нас есть такая технология, – сказала Ина.

– У некоторых – да. Надеюсь, в конце концов она станет всеобщим достоянием.

– Интересно, сумеем ли мы разумно ею распорядиться?

– Почему бы и нет? Марсиане сумели. А они такие же люди, как мы.

– Знаю. Без сомнения, это возможно. Но речь не о возможностях. Речь о том, сумеем ли мы. Как вы считаете, Тайлер, – сумеем?

Я взглянул на Ена. Он все еще спал. Наверное, ему снился сон: глаза метались под опущенными веками, словно рыбки в пруду; ноздри раздувались при каждом вдохе; тело покачивалось в унисон с вибрацией фургона «неотложки».

– Не на этой планете, – ответил я.

* * *

Отъехав с десяток миль от Букик-Тингги, Ниджон бахнул кулаком в перегородку между кабиной и фургоном. Условленный сигнал: впереди блокпост. «Скорая» замедлила ход. Ина вскочила, деловито нацепила на физиономию Ена (тот уже проснулся и, похоже, стремительно утрачивал иллюзии касательно нашего приключения) неоново-желтую кислородную маску, прикрыла нижнюю часть лица одноразовой бумажной масочкой и шепнула мне: «Быстрее».

Я втиснулся в ящик для оборудования. Хлопнула крышка. Благодаря клинышку, установленному для циркуляции воздуха, между мною и удушьем осталась четверть дюйма.

«Скорая» вдруг затормозила. Я не был к этому готов, поэтому гулко стукнулся головой об узкую стенку ящика.

– А теперь тихо, – сказала Ина то ли мне, то ли Ену.

Я затаился во тьме.

Шли минуты. В отдалении погромыхивал разговор; даже знай я язык, сейчас не смог бы уловить смысл. Два голоса. Один Ниджона, второй незнакомый. Резкий, недовольный фальцет. Голос полисмена.

Они поработили смерть, сказала чуть раньше Ина.

Нет, подумал я.

Ящик стремительно нагревался. Пот залил мне лицо, вымочил рубашку, изжалил глаза. Я слышал собственное дыхание. Мне казалось, этот звук разносится по всей планете.

Ниджон отвечал полисмену почтительным мурчанием; полисмен же выгавкивал все новые и новые вопросы.

– Теперь замри, просто замри, – взволнованно зашептала Ина.

От нервов Ен принялся сучить и взбрыкивать ногами, колотить ими по жиденькому матрасу каталки – чересчур энергично для жертвы ССК. Глядя в четвертьдюймовую полоску света над головой, я видел растопыренные пальцы Ины, четыре узловатые тени.

Скрежетнули дверцы фургона, я почуял вонь бензиновых выхлопов и ароматы распаренной в полуденном солнце растительности. Если вытянуть шею – очень, очень осторожно, – можно было разглядеть просеку наружного света, а в ней две тени: наверное, Ниджона и полисмена или же деревьев и облаков.

Полисмен осведомился о чем-то, обращаясь к Ине. Гортанный монотонный голос, унылый и в то же время грозный. Услышав его, я осерчал. Представил, как Ина с Еном съежились (непроизвольно или нарочно) перед вооруженным человеком и той властью, представителем которой он являлся. И все ради меня. Ибу Ина заговорила на родном языке – строго, но без малейшего намека на дерзость. ССК, какие-то слова, еще какие-то слова, ССК. Пользуясь положением врача, она прощупывала полисменову впечатлительность; добивалась, чтобы его страх превзошел ее собственный.

Полисмен отреагировал лаконично и грубо: давай документы или обыщу фургон. В отчаянии Ина заговорила еще убедительнее. Снова знакомая аббревиатура: ССК.

Я хотел обезопасить себя, но больше того хотел защитить Ину и Ена. Лучше сдаться, чем допустить, чтобы их обидели. Сдаться или драться. Воевать или бежать. Если необходимо, пожертвовать всеми годами, что закачал в меня марсианский фармацевтический коктейль. Быть может, во мне заговорило мужество Четвертого – то особое мужество, о котором рассказывал Вон Нго Вен.

«Они поработили смерть». Но нет: мы, земляне, марсиане, человеческий вид на обеих планетах, за все эти годы сумели добиться лишь отсрочки смертной казни, но не отмены приговора. Ни о чем нельзя судить наверняка.

Шаги, стук ботинок по металлу. Полисмен полез в фургон. Я понял, что тот уже внутри, ибо «неотложка» просела на рессорах и качнулась, словно корабль на тихой волне. Я подобрался. Ина встала, хрипло возражая.

Набрав полную грудь воздуха, я изготовился откинуть крышку ящика и выскочить наружу.

С дороги донесся шум: мимо промчался автомобиль. Судя по натужному вою двигателя, машина неслась с высокой скоростью – нет, со скоростью вызывающей, возмутительной, будто заявлявшей «срать я хотела на ваши законы».

Полисмен разъяренно рыкнул. «Неотложка» снова покачнулась.

Шарканье шагов, мгновение тишины, хлопок дверцы; затем полицейский (наверное) автомобиль ожил и с мстительным ревом рванул вперед, осыпая дорогу градом камушков из-под дымящихся покрышек.

Ина подняла крышку моего саркофага.

– Что это было?

Я уселся весь мокрый от пота, источая зловоние.