Спиноза Б. Избранные произведения

ваться в ее существовании, хотя и не знает о нем достоверно. То же

самое мы ежедневно испытываем во сне, и я не верю, чтобы кто-либо

думал, будто он обладает во время сна свободной способностью

воздержаться от суждения о своих снах и сделать так, чтобы ему не

снилось то, что снится. И тем не менее случается, что мы и во время

сна удерживаемся от суждения, а именно когда нам снится, будто мы

видим сон. Далее я согласен, что никто не обманывается, поскольку

он воспринимает что-либо, т.е. я согласен, что воображения души, рассматриваемые сами в себе, не заключают в себе ничего

ошибочного (см. сх. т. 17); но я отрицаю, чтобы человек, поскольку

он воспринимает, обходился без всякого утверждения. В самом деле, что такое значит воспринимать крылатого коня, как не утверждать об

этом копе, что он имеет крылья? В самом деле, если бы душа кроме

крылатого коня ничего другого не воспринимала, то она смотрела бы

на него, как на находящегося налицо, и не имела бы никакой

причины сомневаться в его существовании, равно как и никакой

возможности не признавать его, если только воображение крылатого

коня не связано с идеей, уничтожающей существование этого коня, или если только душа не знает, что идея крылатого коня, которую

она имеет, не адекватна; в таком случае она или необходимо будет

отрицать существование этого коня, или необходимо сомневаться в

нем.

Э

тим, я думаю, я ответил также и на третье возражение, именно

сказав, что воля есть нечто универсальное, прилагаемое ко всем

идеям и обозначающее только то, что обще всем этим идеям, а

именно утверждение, адекватная сущность которого, поскольку она

рассматривается, таким образом, абстрактно, должна находиться

вследствие этого во всякой идее и лишь в этом смысле быть во всех

идеях одной и той же; но не поскольку она рассматривается

составляющей сущность идеи, ибо в этом отношении отдельные

утверждения различаются между собой так же, как и самые идеи.

Так, например, то утверждение, которое заключает в себе идея круга, отличается от утверждения, заключающегося в идее треугольника, точно так же как идея круга отличается от идеи треугольника. Далее, я совершенно отрицаю, будто бы мы нуждаемся в одинаковой силе

мышления как для утверждения того, что истинно то, что истинно, так и для утверждения того, что истинно то, что ложно: эти два

утверждения

4

51

в отношении к душе относятся друг к другу так же, как

существующее к несуществующему; ибо в идеях нет ничего

положительного, что составляло бы форму ложности (см. т. 35 с ее

сх. и сх. т. 47). Поэтому здесь следует в особенности обратить

внимание на то, как легко мы впадаем в ошибку, смешивая

универсальное с единичным и вещи лишь мыслимые или сущности

абстрактные — с реальными существами.

Н

аконец, что касается до четвертого возражения, то я скажу, что я

совершенно согласен, что человек, находясь в таком равновесии

(именно человек, который не ощущает ничего, кроме голода и

жажды, и имеет перед собой пищу и питье на одинаковом

расстоянии), погибнет от голода и жажды. Если меня спросят, не

должно ли считать такого человека скорее ослом, чем человеком, то

я скажу, что я этого не знаю, так же как не знаю — кем должно

считать того, кто вешается, и кем должно считать детей, дураков, сумасшедших и т.д.

Н

аконец, мне остается показать, какую пользу приносит знание этого

учения в жизни. Это мы легко увидим из следующего. Во-первых, оно учит, что мы действуем лишь по воле бога и причастны

божественной природе, и тем более, чем совершеннее наши действия

и чем более и более мы познаем бога. Следовательно, это учение, кроме того, что оно дает совершенный покой духу, имеет еще то

преимущество, что учит нас, в чем состоит наше величайшее счастие

или блаженство, а именно — в одном только познании бога, ведущем

нас лишь к тем действиям, которые внушаются любовью и

благочестием. Отсюда нам становится ясным, как далеки от

истинной добродетели те, которые за свою добродетель и праведные

действия ожидают себе от бога величайших наград, как за

величайшие услуги; как будто бы сама добродетель и служение богу

не были самим счастьем и величайшей свободой. Во-вторых, оно

учит, каким образом мы должны вести себя в отношении к делам

судьбы, иными словами, в отношении к тому, что не находится в

нашей власти, т.е. не вытекает из нашей природы: а именно, куда бы

ни обернулось счастье, ожидать и переносить это спокойно, ибо все

вытекает из вечного определения бога с той же необходимостью, как

из сущности треугольника следует, что три угла его равны двум

прямым. В-третьих, это учение способствует общественной жизни

тем, что оно учит никого не ненавидеть,

4

52