совершенства, но приводят нас к полной гибели. Самоуничижение
мешает нам совершить то, что мы должны были бы делать, чтобы
стать совершенными, как мы это видим у скептиков, которые, отрицая способность человека к достижению любой истины, благодаря этому отрицанию сами лишают себя истины. Самомнение
побуждает нас браться за вещи, ведущие нас прямо к гибели, как это
наблюдается у всех, которые думали и думают, что пользуются
необычайной милостью бога, и, не боясь никакой опасности,
уверенные во всем, презирают огонь и воду и кончают жалкою
смертью.
Ч
то касается уважения и презрения, то о них больше нечего сказать, стоит лишь вспомнить то, что мы раньше сказали о любви,
О НАДЕЖДЕ И СТРАХЕ И Т.Д.
Т
еперь мы поведем речь о надежде и страхе, об уверенности, отчаянии
и нерешительности, о мужестве, отваге и соревновании, о
малодушии и боязливости и, по нашему обыкновению, разберем эти
страсти одну за другой и покажем, какие из них могут быть вредны
для нас и какие полезны. Все это нам легко сделать, если мы обратим
внимание на понятия, которые мы можем иметь о будущем, будь оно
хорошо или дурно.
П
онятия, которые мы имеем о самих вещах, таковы: или вещи
рассматриваются нами как случайные, т.е. такие, что они могут
наступить или не наступить, или же они необходимо должны
наступить. Это относительно самих вещей.
О
тносительно того, кто воспринимает вещь, имеет значение: или он
должен что-то сделать, чтобы вызвать наступление вещи, или же он
должен что-то сделать, чтобы помешать ему.
И
з этих понятий возникают все эти аффекты следующим образом. Так, если мы знаем о будущей вещи, что она хороша и что она может
случиться, то вследствие этого душа принимает форму, которую мы
называем
удовольствия, все же связанный с некоторым неудовольствием
(печалью).
С
другой стороны, если мы полагаем, что могущая наступить вещь
дурна, то возникает форма души, которую мы называем
Е
сли же мы считаем, что вещь хороша и наступит с необходимостью, то в душе возникает покой, называемый нами уверенностью, которая
представляет собой известную радость, не смешанную с печалью, как в надежде.
К
огда же мы считаем, что вещь дурна и наступит с необходимостью, то в душе возникает
определенный вид неудовольствия.
В
этой главе мы до сих пор говорили о страстях, дали им
положительное определение и сказали, чем каждая из них является.
Теперь мы можем также, наоборот, определить их отрицательно, именно следующим образом: мы
случится, и
ы говорим о страстях, поскольку они возникают из понятий о самих
вещах, теперь мы должны перейти к тем [страстям], которые
вытекают из понятий о том, кто воспринимает вещь.
К
огда надо что-либо сделать, чтобы вызвать вещь, а мы не принимаем
никакого решения, то душа принимает форму, которую мы называем
вещь, которую можно произвести, то это называется
Н
о если кто-либо решается произвести нечто потому, что это удалось
другому (который сделал это до него), то это —
Е
сли кто-либо знает, какое решение он должен принять, чтобы
произвести нечто хорошее или помешать чему-либо дурному, но не
делает этого, то это называется
называется
Р
ассмотрев, откуда происходят эти аффекты, нам уже легко показать, какие из них хороши и какие дурны. Что касается надежды, страха, уверенности, отчаяния и ревности, то они, очевидно, происходят из
неправильного
свои необходимые причины и необходимо должны происходить так, как происходят. И хотя уверенность и отчаяние, по-видимому, получают свое место в неразрывной связи и последовательности
причин, но если правильно понять истину, то дело будет обстоять
совершенно иначе. Ибо никогда не наступают уверенность и
отчаяние, если раньше не было надежды и страха (ибо они
происходят
от последних). Если, например, некто считает хорошим то, что он
еще ожидает, он испытывает в душе форму, называемую надеждой; а
если он уверен в мнимом благе, то душа приобретает покой, называемый нами уверенностью. Все, что мы говорим об