неизменным, то ему невозможно погрузиться в эту пучину страстей.
Поэтому мы устанавливаем твердое и непоколебимое правило, что
бог есть первая и единственная причина всего нашего блага и
освободитель от всякого зла.
Д
алее следует заметить, что одна только любовь и т.д. не ограничена: именно, чем более она растет, тем лучше она становится, так как она
направлена на бесконечный объект; она может тогда возрастать
постоянно, что может иметь место только в этом случае. Это, может
быть, доставит нам позже основание для доказательства бессмертия
души и способа ее существования.
ОБ ИСТИННОМ И ЛОЖНОМ
Р
ассмотрим теперь
четвертое и последнее действие истинной веры. С этой целью
установим сначала определение истины и лжи. Истина есть
утверждение (или отрицание) о вещи, совпадающее с самой вещью; а
ложь — утверждение (или отрицание) о вещи, не совпадающее с
самой вещью. Если это так, то могло бы казаться, что нет никакой
разницы между ложной и истинной идеей; или так как это
утверждение или отрицание суть простые модусы мышления и не
имеют иного различия, кроме того, что один модус совпадает с
вещью, а другой — нет, то могло бы казаться, что они различаются
между собой не реально, но лишь разумом. Если бы это было так, то
можно было бы по праву спросить, какое преимущество имеет один
модус со своей истиной и какой вред приносит другой своей ложью?
и как может кто-либо знать, что его понятие или идея более
согласуется с вещью, чем другая? и, наконец, отчего происходит, что
один заблуждается, а другой нет?
Н
а это надо ответить, что наиболее ясные вещи так обнаруживают как
самих себя, так и ложь, что было бы большой глупостью спрашивать, как можно узнать их. Ибо когда сказано, что они наиболее ясны, то
ведь не может быть иной ясности, посредством которой они могли
бы быть объяснены; откуда следует, что истина обнаруживает как
самое себя, так и ложь. Ибо истина ясна через свою истину, т.е. через
самое себя, подобно тому как ложь ясна через нее же; ложь же
никогда не проявляется и не доказывается через самое себя. Поэтому
тот, кто обладает истиной, не может сомневаться в том, что имеет ее, но тот, кто опутан ложью или заблуждением, может воображать, что
обладает истиной, подобно тому как видящий сон может думать, что
бодрствует; но кто бодрствует, никогда не может думать, что видит
сон.
С
казанным здесь, как мы уже говорили, в некоторой мере выясняется
также то, что бог есть сама истина, или
Н
о причина, почему один более сознает свою истину, чем другой, состоит в том, что идея утверждения (или отрицания) в первом
случае вполне согласуется с приро-
дой вещи и потому обладает большей сущностью. Чтобы лучше
понять это, надо заметить, что понимание (хотя это слово звучит
иначе) есть простое или чистое страдание, т.е. наша душа изменяется
так, что приобретает другие модусы мышления, которых раньше не
имела. Если теперь кто-либо приобретает такие формы или модусы
мышления, потому что весь объект действовал в нем, то ясно, что он
получит совсем иное чувство формы или свойства объекта, чем
другой, который не имел столько причин [для познания] и таким
образом побуждался иным, более легким действием к утверждению
или отрицанию, так как узнал этот объект путем меньшего числа или
менее важных восприятий его. Отсюда видно совершенство того, кто
обладает истиной, в противоположность тому, кто не обладает ею.
Так как один изменяется легко, а другой нелегко, то отсюда следует, что один имеет больше постоянства и сущности, чем другой.
Подобно этому, так как модусы мышления, совпадающие с вещью, имеют больше причин, то они имеют в себе и больше постоянства и
сущности. А так как они вполне согласуются с вещью, то
невозможно, чтобы они получали когда-либо иное воздействие от
вещи или могли испытать какие-либо изменения, так как мы уже
выше видели, что сущность вещи неизменна. Все это не имеет места
во лжи. Сказанное здесь представляет собой достаточный ответ на
предыдущий вопрос.
О ВОЛЕ
З
ная, в чем состоит добро и зло, истина и ложь и в чем заключается
счастье совершенного человека, можно уже перейти к исследованию
себя самих и рассмотреть, достигаем ли мы такого счастья
добровольно или принудительно.
Д
ля этого надо исследовать, в чем состоит воля у тех, кто допускает
ее, и чем она отличается от желания. Желание, сказали мы, есть
наклонность души к чему-либо, что она считает благом, так что
отсюда следует, что прежде, чем наши желания направятся на нечто
внешнее, в нас