Спиноза и его друзья в Древней Руси

– Другое дело, – с облегчением вздохнул курносый. – Тогда вместо креста дай мне что-нибудь иное… Ладанку там или что…

– Да у меня нет ничего, – похлопала себя по карманам Геракл. – Кроме ключа от квартиры. Но он тебе ни к чему, а мама заругается. Я и так всё время теряю. Что ж тебе дать? Булавка подойдёт?

– Ой! – расцвёл Никитич. – Эка невидаль! Заморская, небось! Тонкой работы… Серебряная?

– Нержавейка.

– Булат, – понимающе кивнул Добрыня. – На что б её повесить, другого-то шнурка нет…

– Её вколоть можно, – подсказала Катя.

– Ага! – и на глазах у изумлённой девочки Добрыня, не поморщась, вколол булавку в ухо. – Ну-ка защёлкни. Тебе сподручнее, а мне не видно.

Дрогнувшей рукой девочка застегнула булавку:

– Не больно?

– Ещё чего! – Добрыня посмотрелся в надраенный до блеска шлем Муромца. – Красно-то как! И главно – ни у кого такой нет! А, сестра?

Катя поправила крестик на груди:

– И у меня дома все обалдеют.

Глава 7. Соловьи, соловьи, не тревожьте ребят

Когда Геракл уснула, крестовый брат её, Добрыня, остался за дозорного. Всю ночь он таращился в темноту, но так ничего и не увидел. Дождь не прекращался.

Перед рассветом в кустах кто-то зашевелился. Никитич встряхнул головой, отгоняя непрошенную дрёму, прислушался. Вокруг было тихо.

– Почудилось, – успокоил себя курносый. – Али какая мышь пробежала.

Но шорох повторился. Только уже ближе. Без сомнения, здесь был кто-то ещё – зверь или человек.

– Чуешь? – вдруг прошептал у самого уха попович, – шебуршится… Я давно не сплю…

Добрыня молча кивнул и приложил к губам палец. Олекса бесшумно сел и покрепче сжал суковатый посох.

Из кустов осторожно высунулся шест с крючком и заскользил по мокрой земле прямо к кожаному мешку, брошенному Ильёй у костра. Никитич хотел было подняться и расправиться с вором, но Олекса жестом остановил его, подцепил мешок посохом и подтащил к себе.

Шест немного помедлил. Потом стал перемещаться. Вслед за шестом из кустов высунулась рука. Неожиданно для Добрыни попович ужом прополз между спящими и оказался около кустов, где сидел вор. Чтобы иметь хоть какое-то оружие, Никитич вытащил из огня тлеющую головню.

В кустах кто-то закричал и забарахтался. Голос был женский. Курносый похолодел:

– Поляница?

– Поймал! – громко крикнул Олекса и подтащил к костру упирающуюся и визжащую женщину средних лет.

– Что такое?! – вскочил Муромец. – Кто таков?

– Чего орёте? – раскрыла сонные глаза Катя. – Мне приснилось… Ой!

На землю с деревьев посыпались люди. Они были как на подбор – маленькие и вёрткие. Илья схватился за палицу и занес руку над поповичем.

– Стой! – крикнул ему Добрыня. – Свой это!

И Муромец развернулся со своей палицей в другую сторону. Отбивая удары противника, Катя заметила, что попович неплохо дерется. Он даже выручил Добрыню, на которого сзади насела косоглазая девка. Геракл послала в нокаут другую девку и ринулась к Муромцу прикрывать тылы.

Вдруг Олекса метнулся в сторону и навалился на кривоногого парня, который как раз развязывал мешок с Соловьем-разбойником. Тот обмяк и не сопротивлялся.

Светало. Поляна вокруг костра была усеяна телами.

– Раз, два… шесть, семь, – пересчитал Никитич нападавших. Теперь они рядком лежали на травке со связанными руками и ногами.

– Восемь, – добавила Геракл, пнув пяткой мешок.

– У, соловьиное отродье! – сплюнул Илья Иванович. – Собачье семя!

– А откуда вы знаете, кто они такие? – удивилась Катя. – Вы что, у них спрашивали?

– Чаво спрашивать? – пожал могучими плечами богатырь. – Глянь, все на одну рожу. Все косые. У всех ноги колесом. И мамаша ихняя такая же красавица. Известно дело, дикие люди. Женятся только промеж себя – брат на сестре. Такой у них обычай.

– Нехристи, – подал голос попович. Из рассечённой брови сочилась кровь. – Один глаз на Кавказ, а другой – на Арзамас, – пошутил он и широко улыбнулся.

Геракл сорвала подорожник и приложила лист к его ране.

– Подержи так, – тоном медсестры велела она. – Чем бы завязать?

Олекса вынул из-за пазухи тряпицу, в которую был завернут его вчерашний ужин, и молча протянул девочке. От тряпки сильно пахло хлебом и мясом. Катя сглотнула слюну и наложила повязку.

– Получил боевое крещение? – усмехнулся Илья. – Откель ты взялся-то?

– Ночью к костру прибился, – объяснил курносый. – Из Ростова сам. Олекса Левонтьевич, поповский сын. Тоже в Киев идет.

– Да тут уж добрая дружина! – Муромец оглядел ребят и вдруг спохватился: – А где научный наш?

– Спиноза! – Катя пошарила глазами по поляне.

Подложив ладошку под оранжевый шлем, Витя мирно спал у дуба и причмокивал во сне губами.

– Спиноза! – укоризненно повторила девочка.

Научный руководитель открыл глаза. Было уже совсем светло, дождь прекратился.

– Доброе утро, ребята!

Глава 8. В тесной дружеской обстановке

Было воскресенье. Над Киевом звонили колокола. Пёстрый люд толкался на улицах. В храмах шла праздничная служба.