Спираль зла

– Хорошо, – ответил немец, очень довольный, что представился случай снова высказаться. – Поначалу первых кинематографистов называли мастерами чудес – Zauberkünstler, фокусниками – Tachenspieler, как это по-французски… иллюзаонистами, престидижитаторами, кудесниками: Мелье, Альберт Смит, Гастон Меле… Кино дебютировало как вид ярмарочного аттракциона. Это называлось «фильмы-феерии». Одни «кудесники» находили в кино и своих аттракционах новую гамму разных фокусов, другие шли еще дальше. Они видели в кино форму колдовства. Шаманизма. Оккультных наук. Не надо забывать, что Доктор Мабузе у Фрица Ланга – гипнотизер. Тёрнер, Дрейер, Линч, Тодоровский, Тарковский – все признавали, что между командами «мотор!» и «стоп!» происходит что-то магическое. Вы видели «Завещание доктора Мабузе», Жюдит? А «Автомобиль-призрак»? А «Гексан, колдовство сквозь века»?

Ей пришлось сознаться, что не видела.

– Деррида говорит, что кино – «искусство позволять призракам возвращаться»…

«Кто-нибудь может заставить замолчать этого зануду? – подумала она. – Почему Морбюс молчит? А утром был такой разговорчивый…»

Жюдит почувствовала, что ей трудно дышать. Голова кружилась. Она на секунду закрыла глаза и глубоко вздохнула. «Черт, ну и позер этот тип, что верно, то верно…»

– Сеньор Стефан, – сказал наконец Делакруа, – ты иногда бываешь поистине помпезен…

Немец рассмеялся.

– Кино – это иллюзион, – решительно заявил Делакруа. – Свет и тени перемешиваются, чтобы создать впечатление реальности. Но это не реальность.

– Морбюс, – запротестовал немец, вдруг на удивление посерьезнев, – ты ведь не станешь отрицать, что иногда Нечто проявляет себя. И это Нечто одновременно существует и не существует. Оно словно приходит с другой стороны…

Снова наступила тишина, еще более долгая, чем раньше. Жюдит не знала почему, но на слова немца в ней отозвалась очень давняя эмоция.

– У тебя слишком богатое воображение, – отшутился Делакруа.

Однако пристальный взгляд, который он бросил на немца, был скорее предупреждающим, чем шутливым. В том диалоге присутствовало нечто недосказанное, скрытое… Жюдит следила за разговором, но его предпосылки от нее ускользали. Однако этот разговор уже был в ее жизни.

Ужин подошел к концу. Глаза у всех блестели, лица раскраснелись. Ее охватил странный жар. Она хотела провести ладонью по лбу, но задела бокал с вином, и оно разлилось по красной скатерти.

– Прошу прощения!..

Жюдит поймала на себе пристальный взгляд Артемизии и вдруг заметила у нее на шее, прямо на сонной артерии, маленькую татуировку: христианский крест, у которого нижний конец имел вид крючка, похожего на рыболовный.

– Ничего страшного, – сказала хозяйка дома, промокнув лужицу салфеткой, и погладила Жюдит по руке.

От этого прикосновения ее передернуло. Голова закружилась, веки стали свинцовыми, и горячая волна поднялась по шее, словно под подбородком поместили жаровню.

– Что-то пошло не так, Жюдит, вам плохо? – спросила Артемизия, и ее голос донесся до нее, как сквозь несколько ватных подушек.

Делакруа кашлянул.

– Вы с нами, Жюдит?

Его слова громко отдались у нее в голове. Она пристально посмотрела на него и заметила, что взгляд у него какой-то остекленевший, как у пьяного. Что ж, очень может быть… Она видела, как он весь вечер опрокидывал бокал за бокалом. Огромная усталость буквально пригвоздила Жюдит к стулу.

– А твоя студентка изрядно накачалась, – услышала она голос Стефана сквозь туман, заполнивший ее мозг.

Он уставился на нее своими маленькими цепкими глазками, и ее сразу затошнило. По щекам побежали капли пота. Тебе надо выйти из комнаты, иначе тебя вырвет прямо на стол… Жюдит отодвинула свой стул, чуть при этом не упав. Ее сильно шатало, она не могла держаться прямо. В тот момент, когда она выходила, в дверях ей попалась прислуга, которая покосилась на нее. И где-то совсем вдалеке она услышала голос немца:

– Морбюс, где ты ее откопал?

* * *

Она открыла глаза и чуть не ослепла от яркого белого света.

Ей пришлось много раз моргнуть, прежде чем она начала различать смутные силуэты, которые прятались в тени, по ту сторону пылающего гало. Только тогда она поняла, что это за гало: на нее были направлены два прожектора, стоящие прямо на кровати.

В темноте она слышала голоса, угадывала возбужденное движение и чей-то шепот.

Мозг Жюдит отчаянно боролся, чтобы не поддаться панике и сохранить ясность. Она испуганно застонала, обнаружив, что лежит в какой-то луже, и решила, что описалась прямо на постели.

Они медленно выходили из сумрака на свет. Она их узнала: Стефан, Франка, нотариус, музыканты, Морбюс, Артемизия… Попыталась позвать, но у них был такой вид, словно они ее не услышали. Или не захотели услышать.

Они взялись за руки и встали вокруг нее. Жюдит вдруг захотелось плакать от страшной муки, сжавшей сердце. Ей было страшно, внутри все перевернулось. Как будто ее никогда не было.