Спираль зла

Но тем не менее Жюдит видела его морду с расширенными ноздрями, заостренные уши, огромные закрученные рога, блестящую шерсть и хищную черную голову. И прежде всего – круглые глаза, смотревшие на нее с такой свирепостью, что вся она сжалась в комок на кровати.

– Нет! Прошу вас, не надо!..

Существо приблизилось и теперь заняло все поле зрения. Смотреть на него было противно, и Жюдит отвела глаза, зажмурив их крепко-крепко, как обычно поступают сильно испуганные дети. Она почувствовала на себе его горячее и тяжелое дыхание, и ее передернуло. Все, что она сейчас чувствовала, было бесконечное отвращение, соединенное с таким же бесконечным ужасом. Жюдит съежилась еще больше…

И проснулась.

Обливаясь по́том, она лежала на смятой простыне, и сердце ее, казалось, вот-вот улетит куда-нибудь подальше отсюда, как птица.

Жюдит зажгла маленькую ночную лампу в изголовье кровати под балдахином.

Какой страшный сон…

Она полежала какое-то время, чтобы прийти в себя и прогнать из головы все эти ужасы. Главное, все было так реально – и так волновало…

Раздался шум мотора. Возможно, именно он ее и разбудил. А может, тот факт, что она достигла вершины кошмара… Потолок неожиданно осветили автомобильные фары. Жюдит нагнулась и посмотрела на телефон. 3:47. Неужели кто-то вернулся сразу после трех часов утра? Она откинула одеяло, встала, подошла к окну и заглянула вниз.

На гравии парковалась черная полноприводная машина. Дождь расчерчивал фары короткими, как занозы, штрихами. Впрочем, фары скоро погасли. Водительская дверь открылась. Собаки не залаяли: вероятно, они признали звук мотора.

Артемизия…

Одета она была в тот же дождевик, что и при первой встрече. Женщина быстро исчезла в доме.

Интересно, что же делала Артемизия на улице в такой час? Может, у нее есть любовник? Или была назначена встреча с дилером? Но даже дилеры не назначают встречи в четыре утра… Жюдит оглядела лес. Огромный и совершенно черный. Свет не прорывался сквозь эту черноту. На многие и многие километры тянулся непроходимый лес, где царили чернильная тьма и какая-то нетронутая тайна. Он, как море, покрывал окрестные холмы, где виднелись только скалистые вершины, грызущие облака. Мозг Жюдит внезапно пронзила мысль: сколько людей живут в этих горах? И сколько здесь укромных мест, куда ни разу никто не заходил и где можно незаметно похоронить человека? Сколько отдельно стоящих домов, где можно запереть человека, и никто не услышит его криков? И неужели тем, кто здесь живет, ни разу не пришло в голову совершить преступление?

Жюдит отошла от окна и вернулась к кровати, но вдруг заметила то, чего раньше не замечала. Дверь… дверь была открыта… Но она закрыла ее, когда ложилась, это совершенно точно. Что же это такое? Она никогда не оставляла дверь открытой в чужом доме. Даже в том состоянии, в каком была…

Жюдит снова заперла дверь, подошла к кровати и схватила стакан с водой, стоявший на ночном столике. Ей очень хотелось пить, голова была тяжелая, а язык – как сухая картонка. Она уже снова улеглась, но тут ее внимание привлекло что-то на кремовом прикроватном коврике, освещенном ночником.

Это была шерсть. И не просто шерсть, а шерсть животного, черная и блестящая.

24

Дверь в палату Маттиаса Ложье резко распахнулась, и в нее вбежала группа постоянного дежурства. Ровно сорок секунд назад мониторы показали, что пациент не подает признаков жизни.

– Дьявол! – крикнула дежурная медсестра.

Кардиограмма была плоской и ровной, как автострада между Гентом и Антверпеном, частота и ритм пульса упали до нуля.

В следующие минуты группа всеми средствами пыталась вернуть пациента к жизни, но безуспешно. Интерн сдался первым. Он выпрямился и с обреченным видом сказал:

– Всё. Хватит.

Вслед за ним и дежурная медсестра тоже прекратила реанимацию. Тут дверь в палату снова распахнулась, и в нее буквально влетела старшая медсестра. Она, как торнадо, пронеслась по палате, проверила все мониторы и досконально осмотрела Маттиаса Ложье. Именно она и засвидетельствовала смерть.

– А это еще что такое? – вдруг спросила старшая медсестра.

Интерн и дежурная сестра проследили за ее взглядом. На руке пациента был ясно виден след от укола.

– Кто-то сделал ему внутривенный?

Удивленная сестра отрицательно помотала головой.

– Не знаю… Для этого не было никаких оснований. Вполне достаточно было назначенной капельницы с готовой канюлей в левой руке.

– Тогда зачем ему сделали внутривенный укол вместо того, чтобы поставить капельницу через эту канюлю? – Старшая наклонилась. – Инъекция совсем свежая… и очень плохо сделанная. Настоящая порка… Хотела бы я знать, кто это сделал.

Она подошла к изголовью кровати и, просмотрев листок истории болезни пациента, приколотый к деревянной панели, сообщила:

– Я не вижу в назначении ни одной инъекции.

– Может быть, у него начались сильные боли? – предположила дежурная сестра.

Лоб старшей прорезали тревожные морщинки. Она повернулась к интерну:

– Кто сегодня дежурит?

– Мы, – ответил он.

– В таком случае, если б он вас звал, вы должны были услышать. Сейчас кто-нибудь еще есть на этаже?