Список для выживания

– Знаешь, – сказала я, – когда в то последнее утро я ушла от Талли, мне и в голову не могло прийти, что мы видимся в последний раз. Я не сказала ей того, что должна была, и теперь всю оставшуюся жизнь эти слова так и останутся невысказанными. Но сейчас я точно знаю, что вижу тебя в последний раз.

– Надеюсь, это не так. Пусть мы знакомы всего несколько дней, ты мой друг. Очень хороший друг.

Я покачала головой.

– Я не твой друг, – сказала я. – А ты не мой. Мой друг никогда бы так не поступил. Прощай, Адам. Больше мне тебе сказать нечего, прощай.

Я открыла дверь и пошла к дому тети Элизы. Я бы услышала, если бы он стал отъезжать, но он не сдвинулся с места. Я знала, что Адам смотрит на меня, но не повернулась. Просто зашла в дом.

34

В СТЭНФОРД Я ВСЕ ЖЕ попала. Не так, как думал папа, но все же: в четверг утром, ровно через четыре недели после смерти Талли, я оказалась там. Я поехала на поезде до Юниверсити-авеню в Пало-Альто – это как раз и была остановка Стэнфордского университета. От станции до Стэнфордской больницы было всего два километра пешком, а там я следовала инструкциям Альбы Касталл. Так звали сотрудницу, которая ответила на мой звонок в четверг утром, когда я позвонила по номеру «Солнечной команды», указанному на сайте. В отличие от всех остальных, с кем я связывалась согласно списку Талли, когда я спросила Альбу про мою сестру, она сразу сказала:

– Да, конечно. Талли я знаю. Чем могу помочь?

Казалось бы, после того, как я столько говорила о смерти Талли, мне должно быть проще об этом рассказывать, но нет. У меня по-прежнему пересыхало в горле, а глаза переполнялись слезами.

– Не знаю, как это лучше сказать, так что просто скажу как есть, – выговорила я. – Талли умерла.

Было слышно, как на той стороне у Альбы перехватило дыхание.

– Боже мой, – сказала она. – Мне так жаль. Я не знала, что она болела.

– Она не болела, – объяснила я. – Она покончила с собой.

– О, – выдохнула Альба и замолчала на несколько секунд, а я не торопилась заполнить тишину. – К сожалению, у переживших рак все чаще встречается депрессия. Уровень самоубийств тоже очень высокий, даже через много лет после начала ремиссии.

– Что это за звук? – спросила я.

– У нас… – начала она, но осеклась. – Слоун, прости меня. Мне жаль, но у меня звонок на другой линии. Ты не против подождать? Я вернусь через секунду.

– Хорошо, – сказала я.

Я услышала щелчок, и включилась легкая музыка. В голове звучал голос Альбы: «Уровень самоубийств тоже очень высокий, даже через много лет после начала ремиссии». Ремиссия – это период после выздоровления. Но у Талли не было рака. Или был? Не могла же она скрыть от меня, что болела раком. Или могла? Она всегда так хорошо понимала людей, которые переживали особенно сложные времена. Она вполне могла бы сказать: «Представь, что ты ребенок и у тебя рак». Не помню, чтобы сестра говорила именно эти слова, но однажды она хотела дать мне почитать воспоминания о больных детях. Вдруг это было испытание, чтобы понять, выдержу ли я плохие новости, а я его провалила?

Однажды она заставила меня и всех своих друзей пожертвовать волосы на детские парики. Вдруг она хотела таким образом отблагодарить организацию, которая когда-то ей помогла? Вдруг Талли тоже носила парик, когда мы были маленькими? Как я могла такое пропустить? Скорее всего, она бы тогда какое-то время не могла ходить в школу, но этого я могла и не заметить, потому что в одну и ту же школу мы ходили, только когда я была в детском саду, а она в пятом классе. После этого мы всегда учились в разных школах. Если бы она пропустила несколько дней, я бы и не заметила. Если бы ей нужно было остаться на ночь в больнице, она могла сказать мне, что ночует у подруги. Такое непросто скрыть, но у нее могло получиться.

Что касается связи с «Солнечной командой», ей пришлось бы ездить в Стэнфорд. Значит, папа все знал. Это была его идея скрыть все от меня или все-таки Талли? Я представила себе, как она говорит ему: «Слоун не смогла прочитать даже пару глав про незнакомого человека. Мою болезнь она точно не выдержит». Кто бы что ни сказал, такое решение они принимали вместе. Я всегда считала, что в нашей семье есть я и Талли и есть папа. Мы с Талли команда, одно целое, а папа – сам по себе. Мы любили его, но он существовал отдельно от нас. Но, возможно, это я существовала отдельно от них двоих.

С другой стороны, это могло произойти еще до того, как я родилась. «Солнечная команда» принимала детей от трех лет, а я родилась, когда Талли было уже пять. Может быть, поэтому папа был так против, чтобы я пыталась расшифровать список Талли, – вовсе не затем, чтобы «двигаться дальше», а чтобы я не узнала тайну, которую они от меня скрывали. Но теперь, когда Талли умерла, зачем скрывать это дальше? Даже если это произошло до моего рождения, она ведь была моей сестрой. Я имела право об этом знать и однозначно потребую от него объяснений. Но прежде надо получить как можно больше информации от Альбы Касталл.

– Слоун? – спросила она. – Ты еще здесь?

– Да, я здесь. Мисс Касталл…

– Зови меня Альба.