Я уже столько раз повторяла это друзьям и коллегам. И то же самое вчера звучало и в моем тосте. И каждый раз я говорила это искренне. По крайне мере… мне так кажется. Так почему на этот раз мои слова кажутся такими пустыми? Я не могу отделаться от ощущения, что пытаюсь убедить не папу, а себя. С тех пор, как я снова нашла эту записку, старые дурные предчувствия заполонили мой разум. Не хочу думать об этом, поэтому меняю тактику.
— Во всяком случае, — начинаю я, — если честно, пап, я знаю его лучше, чем тебя, учитывая, что за всю мою жизнь мы провели вместе всего шесть недель.
Эта фраза должна была ранить, и я вижу, как она действует: он отшатывается, словно от удара.
— Ну, — говорит он, — вот и все. Больше говорить нечего. Мое мнение тебе не нужно.
— Ладно, — отвечаю я. — Хорошо, пап. Но знаешь что? Хотя бы раз ты мог бы подыграть и сказать, что он показался тебе хорошим парнем. Даже если тебе пришлось бы соврать. Ты же знал, что я хотела от тебя услышать. Это… это эгоистично.
— Слушай, — говорит он, — прости. Но… я не могу тебе врать, дочка. И я пойму, если ты не захочешь, чтобы я вел тебя к алтарю.
Он говорит это великодушно, как будто преподносит мне какой-то подарок. И я чувствую боль.
— Ну конечно же ты проведешь меня к чертовому алтарю, — срываюсь я. — Тебя почти не было в моей жизни. Да ты почти что на свадьбу и не приехал. Да-да, я знаю… у близнецов зубки режутся, или что там еще. Но я была твоей дочерью тридцать четыре года. И ты знаешь, насколько для меня важен, хоть я и молюсь богу, чтобы все было иначе. Ты одна из причин, почему я решила устроить свадьбу здесь, в Ирландии. Потому что знаю, как сильно ты ценишь свои корни, как и я. И я
В дверь стучат. Из-за нее выглядывает Ифа.
— Вы уже готовы идти?
— Нет, — отвечаю я ей. — Мне нужна минутка.
Я поднимаюсь по лестнице в спальню. Начинаю искать что-то правильной формы, правильного веса. Я это узнаю, когда увижу. Вот ароматическая свеча — или нет, ваза из-под свадебного букета. Я поднимаю ее и взвешиваю на ладони, готовясь. Затем швыряю об стену, с удовлетворением наблюдая, как она разлетается на осколки.
Затем оборачиваю руку футболкой — я всегда старалась избегать порезов, причинять себе боль — не мое, — поднимаю уцелевшее донышко вазы и кидаю его в стену, задыхаясь от усилий и стиснув зубы, снова и снова, пока от осколков не остается лишь стеклянная крошка, Я уже сто лет этого не делала, слишком давно. Не хотела, чтобы Уилл видел эту мою сторону. Я и забыла, как это приятно.
И сразу все кажется немного яснее, спокойнее.
Я прибираю, как всегда. Торопиться не стоит. Это мой день. Они все подождут, черт возьми.
Смотря в зеркало, я поправляю диадему, которая слегка съехала набок. Я вижу, что злость придала моему лицу неприятное выражение. Подумать только — красная невеста. Я подношу руки к лицу и массирую его, медленно расслаблясь и пытаясь улыбнуться.
Если Ифа с папой и слышали что-то, их лица ничего не выдают, когда я снова выхожу. Я киваю им обоим.
— Готова.
Потом я кричу Оливии. Она выходит из маленькой комнаты рядом со столовой. При этом выглядит даже бледнее, чем обычно, если это вообще возможно. Но каким-то чудом она готова — в платье, туфлях и с цветами в руках. Я выхватываю свой букет из рук Ифы. Затем выхожу за дверь, оставляя Оливию и папу следовать за мной. Я чувствую себя королевой-воительницей, идущей в бой.
Пока я иду к алтарю, мое настроение меняется, а уверенность угасает. Я вижу, как все поворачиваются, чтобы посмотреть на меня, они кажутся размытым пятном лиц, каждое из которых до странности невыразительно. Голос ирландской народной певицы кружится вокруг меня, и на мгновение я поражаюсь, как печальна эта мелодия, хотя это песня о любви. Облака несутся над разрушенными башнями — слишком быстро, как в кошмарном сне. Поднялся ветер, он свистит среди камней. На какое-то странное мгновение у меня возникает ощущение, что все наши гости — чужаки, и что за мной молча наблюдает толпа людей, которых я никогда раньше не видела. Я чувствую, как во мне поднимается ужас, словно я ступила в ледяную воду. Все они мне незнакомы, включая человека, ожидающего в конце прохода, который поворачивает голову, когда я подхожу. Этот мучительный разговор с папой крутится у меня в голове, но громче всего звучат слова, которые он так и не произнес. Я ослабляю хватку на его руке, стараясь держаться от него на расстоянии, как будто его мысли могут быть заразными.