Список Мадонны

Мартин сидел на одной из самодельных кроватей, подложив под подбородок здоровую левую руку. Он посмотрел на свою пульсирующую от боли правую и осторожно попытался подвигать под повязкой пальцами. Ничего не получилось. Только боль усилилась. Он был уверен, что рука не поправится. Его карьера художника разрушилась не начавшись. Гнев ли, отчаяние ли заставили его отыскать Жозефа-Нарсиса с тем, чтобы вступить в организацию «Братьев-охотников». Ему хотелось отомстить Брауну, но рисковать жизнью ради дела, которого ты так боишься и в которое ты совершенно не веришь? Тут он начал убеждать себя, что если Жозеф и другие окажутся правыми, а британцев изгонят, то он получит великолепный шанс получить за все это вознаграждение, возможно, важный пост в новом правительстве. Жозеф-Нарсис будет в руководстве, и он поможет ему. В этом он был уверен. Но как только он понял, что все это пустые мечты, его оптимизм угас, и он снова почувствовал себя несчастным. Только сегодня в полдень, когда он готовился сесть в двуколку, ему открылась истина: впервые в жизни он делал что-то, в чем был неуверен, он рисковал сам, по своему собственному решению. И сейчас ему хотелось только быть более убежденным в положительном исходе дела.

Дверь открылась. Луи Герин жестом показал ему следовать за ним, и они оба спустились по лестнице в кухню. Там не было ни Дукета, ни Жозефа-Нарсиса.

— Крепко зажмурь глаза и держи их закрытыми, — сказал Герин.

Мартин повиновался. Дверь открылась, и его втолкнули в другую комнату так сильно, что он споткнулся. Он не успел еще ничего понять, как ему надели повязку на глаза, и сильная рука заставила его встать на колени. Он простоял на коленях несколько секунд, слыша вокруг себя какое-то движение. Но никаких других звуков не было. Затем тишину нарушил голос. Он показался знакомым, но Мартин не мог определить, кому он принадлежал.

— Ты, Мартин Гойетт, пришел дать священную клятву «Братьям-охотникам». Ты должен поклясться в следующем.

Тебе открываются тайные знаки нашего братства. Никогда не открывай их кому-либо и не говори о них с кем-либо, кроме других членов братства. Отныне ты будешь жить под знаком винтовки, пересеченной со штыком. С честью неси этот знак до самой смерти.

Голос продолжал монотонно звучать, побуждая Мартина повторять торжественную клятву. Произнося слова, Мартин обнаружил, что он более концентрируется на определении личности говорящего, нежели на строгих словах клятвы.

— Я клянусь в этом, понимая, что если нарушу эту клятву, то все мое имущество будет уничтожено, а горло перерезано.

Как только он произнес последнее слово, повязка с его глаз была сорвана. Мартин сощурился от внезапного света. С десяток пистолетов и ружей смотрели стволами прямо в его сердце, а глаза тех, в руках кого они находились, были неулыбчивыми и угрюмыми. У того, кто был к нему ближе всех, в руке был пистолет. Мартин заметил, что эта рука подрагивала. Рядом с ним стоял Анри Бриен.

Болонья, 6 августа 1221 года

Жара волнами плясала по мощенным булыжником улицам. Молодой монах поставил свою ношу на землю и торопливо вытер влажный от пота лоб. Он очень устал, но медлить было нельзя. Он долгие мили нес эту воду для своего любимого учителя. Холодную воду из источника высоко в горах, там, где не свирепствовала лихорадка. Он размял болевшие плечевые мышцы, прежде чем вновь взвалить на себя два бурдюка из козлиной шкуры, приятно холодившие его разгоряченную кожу. Впереди за дымкой можно было уже разглядеть низкие белые стены монастыря Святого Николая на Винограднике. Монах припустился рысью, плоские подошвы его сандалий на бегу шлепали по раскаленным камням. Он попал в монастырь через железные ворота и открыл дверь в кухню. Зайдя внутрь помещения, он наполнил холодной водой из одного бурдюка неглубокую глиняную чашу, которую осторожно понес по узкому темному коридору в одну из комнат северной половины дома. Появился пожилой монах и без слов принял чашу из протянутых рук, отвечая на мольбу в глазах молодого человека скорбным наклоном головы. Перед тем как закрыть за собой дверь, молодой монах краем глаза разглядел хрупкое белое тело, лежавшее на полу. Со слабым вскриком он опустился на колени и сквозь душившие его рыдания начал молиться.

В самой комнате брат Родольф держал голову Доминика в своих руках и тихо плакал, вытирая пот с искаженного лихорадкой лица. Остальные монахи, присутствовавшие в комнате, беспокойно переходили с места на место, шурша своими белыми рясами по каменному полу. В комнате было душно из-за отсутствия окон. Большие мухи снаружи делали жару совсем невыносимой своим непотребным жужжанием.

— Он заснул, — сказал брат Вентура. — Но немного воды выпил.

Затем он встал на колени, другие следом за ним тоже преклонили колени на посыпанный пеплом пол, перебирая пальцами тяжелые четки, свисавшие с их поясов. Вентура посмотрел на Родольфа поверх склоненных голов. Оба плакали. Они видели слишком много смертей, чтобы думать иначе. Конец был близок.

* * *