Список Мадонны

— Да, мама. Все кончено. Нам не стоило затевать драку. Я поступил неразумно, и теперь придется скрываться. Они будут охотиться за мной. Они считают меня одним из зачинщиков. — Он ласково похлопал мать по колену. — И то хорошо, что они не нанесут тебе вреда. Впервые в жизни я счастлив оттого, что о том, что я твой сын, не знает никто. У них нет повода сжечь этот дом.

Жанна Кузино сначала помрачнела, но сразу же отогнала страх и спросила:

— Когда ты едешь? Будет трудно уйти от британцев?

— Многим это уже удалось. Думаю, мне это тоже удастся. Если я буду двигаться ночью и никому не открываться, то смогу уже через три дня оказаться за границей.

— Тебе понадобится пища и приличная одежда.

— Да, узелок с пищей на три дня и два комплекта теплого белья. Местность я знаю хорошо, недавно только побывал в штате Нью-Йорк. Где можно безопасно пересечь границу, я также знаю. Опасность не страшна.

— А потом?

Мартин пожал плечами.

— Кто знает? Найду работу. Я говорю по-английски. А когда все будет в порядке, то приеду за тобой… с Мадлен.

— Я не слышала о Мадлен. Почему ты мне не рассказывал? Кто она?

— Я встретил ее совсем недавно. Она смелая и красивая. Мы сможем жить вместе, втроем, когда будем свободны. Мне говорили, что в Соединенных Штатах много художников и многие из них живут в хороших домах с прислугой. Когда мы с Мадлен поженимся, ты сможешь жить вместе с нами.

Жанна Кузино улыбнулась, сразу представив себе милую девушку и своих внучат. Но вдруг замерла, словно вспомнила что-то досадное.

— А твоя рука? С ней все в порядке? Работать будет нелегко, особенно там.

Мартин согнул свою правую руку.

— Уже не так плохо, как было раньше. Я чувствую уже какое-то движение. Думаю, что смогу даже написать одно-два слова, если потребуется. Пройдет несколько месяцев, и я, наверно, смогу и рисовать. Мой английский вполне сносен. Поищу себе работу продавца или учителя. Я знаю одного человека, работающего в банке. Он занимает важную должность и не откажет мне в помощи.

Жанна Кузино кивнула. Она направилась к плите, чтобы принести еще кофе, а когда вернулась, сын уже спал.

* * *

Она позволила ему проспать весь день, разбудив сначала только для того, чтобы уложить в постель, а потом позже, когда бледные холодные сумерки заставили ее зажечь лампу. Она приготовила ему пищу: добрый ломоть хлеба, сыр, орехи, немного сушеных фруктов и медовое печенье. Мартин надел на себя самую прочную морскую одежду дяди Антуана. Полностью готовый в путь, он выглянул, чтобы убедиться, что наступила ночь. Было совершенно темно, шел легкий снег. Он удовлетворенно промычал что-то. Хорошая ночь для его похода. Затем зашел в дом, чтобы сделать то, что не любил больше всего. В тепле кухни он почувствовал себя неловко, ему было больно смотреть на страдания матери. Мартин ощущал, как горечь расставания подкатывается слезами к его глазам. Она не заплакала, только крепко прижала его к себе. Он уловил ее дыхание вместе с теплыми кухонными запахами и цветочным ароматом ее волос.

— До свидания, мама. Я не надолго. Я вернусь. Обещаю тебе.

Они стояли у задней двери.

— Храни тебя Бог, сынок. Я посылаю с тобой в дорогу Богоматерь. До тех пор, пока она будет рядом, с тобой ничего не случится. Оставляю тебя в ее руках.

Идти той ночью было легко. Он хорошо отдохнул, да и местность была ему знакома. По мере того как он углублялся к югу, дорога становилась труднее. Ближе к полуночи он заметил красный отблеск в небе, а вскоре уловил и запах дыма. Сент-Клемент. Они жгли Сент-Клемент. Собаки! А что еще можно было ожидать? Кара, суровая и беспощадная, уже началась, и одному Богу было известно, когда она кончится.

Вскоре после рассвета Мартин нашел то, что искал: мост, под которым можно было спрятаться. Он забрался в самое дальнее и темное место, туда, где камни соприкасались с землей, и достал свои съестные припасы.

Там, среди сыров, завернутых в мягкую кроваво-красную материю, лежала икона Богоматери. Мать рассказывала, что эту икону привезли из Франции почти два века назад. Никто не знал ее возраст, и она передавалась от поколения к поколению с первой девочкой, рождавшейся в семье. Мать дорожила иконой не только как фамильной ценностью, но и как источником божественного вдохновения. Мартин вздохнул и завернул икону в красную тряпицу. Она должна быть с ним. Ее нельзя утерять.

* * *

Пробираясь дальше к югу, Мартин избегал человеческого жилья. Другие беглецы надеялись, что симпатии к патриотам оберегут их на опасном пути к свободе, но у него не было веры в это. Он ел понемногу и двигался только ночью. Еще два моста и стог сена служили ему укрытиями в дневное время.

Мартин видел несколько патрулей и слышал, как ругались лоялисты, грабившие дома мятежников. В воздухе по окраинам деревень и в полях висел тяжелый запах дыма. Кругом царило смятение, поэтому не все башмаки, стучавшие по мосту, были британскими. Он слышал стук тележных колес, женские голоса и детский плач. Это люди, оставшиеся без жилья, искали себе новое убежище.