Другой работник инспекции раскопал инструкцию, согласно которой станки «Эмалии» для производства боеприпасов должны были получить разрешение на вывоз (особенно из Польши) специального отдела в Берлинском инспекторате, получив одобрение его секции лицензирования. Ни один из этих отделов не был оповещен о предполагаемом перемещении в Моравию. Они потребовали бы ввести их в курс дела, и разрешения были бы получены не раньше чем через месяц. Этого месяца у Шиндлера не было. К концу октября Плачув должен был опустеть; всех его обитателей ждали Гросс-Розен или Аушвиц. В конце концов, проблема была решена привычным способом – взятками и подарками.
Занимаясь всеми этими делами, Оскару Шиндлеру приходилось уделять время и следователям СС, арестовавшим Амона Гета. В глубине души он был готов к тому, что его тоже арестуют или – что примерно то же самое – будут непрерывно допрашивать о его взаимоотношениях с бывшим комендантом. Он был достаточно умен, чтобы не отрицать их. К тому же одно из объяснений Амона Гета по поводу восьмидесяти тысяч рейхсмарок, найденных в его квартире, звучало следующим образом: «Их дал мне Оскар Шиндлер, чтобы я был помягче с евреями».
В то же время Шиндлер поддерживал связи со своими друзьями на Поморской, которые сообщали ему, в каком именно направлении бюро ведет расследование.
И наконец, поскольку его лагерь в Бринлитце должен был находиться под контролем концлагеря Гросс-Розен, Шиндлер познакомился с его комендантом – штурмбанфюрером Хассеброком. Стараниями Хассеброка в лагере смерти Гросс-Розен отправилось на тот свет сто тысяч человек, но, пока Шиндлер договаривался с ним по телефону о встрече и ехал через Нижнюю Силезию, он был самой малой из всех забот Оскара. Шиндлер уже привык встречаться с обаятельными убийцами, и ему показалось, что Хассеброк даже благодарен ему за то, что теперь его империя простирается до Моравии – ибо Хассеброк видел себя великим правителем и воспринимал свои владения только в этом качестве. Под его контролем находилось сто три дополнительных лагеря (Бринлитц должен был стать сто четвертым – и со своими более тысячи заключенных и сложной промышленностью – составить весомое дополнение). Семьдесят шесть лагерей Хассеброка были расположены в Польше, шестнадцать в Чехословакии, десять – в рейхе. Этот кусок сыра был куда больше того, что имелся в распоряжении Амона Гета!
Заваленный обилием дел, встреч, лжи, лести и бесконечного заполнения бумаг в те несколько недель до закрытия Плачува, Оскар просто не имел времени проверять Гольдберга. В эти дни, полные хаоса и неразберихи, Гольдберг – Владыка Списка – держал его открытым для предложений.
Например, доктор Идек Шиндель пришел к Гольдбергу, чтобы уговорить его включить в список для отправки в Бринлитц себя и двоих своих младших братьев. Гольдберг не дал ему немедленного ответа, и Шиндель находился в неведении до 15 октября, когда мужчин-заключенных стали загонять в теплушки: только тогда Идек понял, что ни он, ни его братья не были включены в список.
И все же он попытался присоединиться к «людям Шиндлера».
Эта сцена была достойна того, чтобы стать воплощением Судного Дня – отторгнутый из числа праведников пытается укрыться в их среде, где его и замечает ангел мщения; роль его на этот раз выполнял обершарфюрер Мюллер, который подошел к доктору с хлыстом в руке и ударил его.
По левой щеке, по правой, опять по левой и опять по правой – насмешливо спрашивая при каждом ударе:
– Что? Ты? Забыл? В этом? Ряду?!
Шинделю предстояло остаться в лагере с небольшой группой заключенных, которая должна была окончательно ликвидировать Плачув, а затем в вагоне для скота вместе с несколькими больными женщинами отправиться в Аушвиц. Там их бросили в барак в отдаленном углу Биркенау и оставили умирать. Как ни парадоксально, большинство из них выжили: засунутые в дальний угол, они оказались вне внимания начальства лагеря. Самого Шинделя послали во Флосенбург, где ему вместе с братьями пришлось принять участие в «марше смерти». Он завершил его живым скелетом, а вот младший Шиндель был застрелен в предпоследний день войны.
Оценивать негативные факты, связанные со списком Шиндлера, к которым Оскар не имел отношения, следует как результат злонамеренной деятельности Гольдберга, который вплоть до последних отчаянных дней октября продолжал поддерживать в людях ложные надежды.
Каждый по-своему вспоминал о списке.
Генри Рознер встал в один ряд с людьми Шиндлера, но эсэсовец заметил в его вещах футляр от скрипки. Решив, что Амон Гет, едва его выпусят из тюрьмы, ту же потребует музыки, отослал Рознера обратно. Тогда Генри, пристроив гриф под пальто в подмышечную ямку, опять стал в эту очередь – и так попал в теплушку. Рознер был одним их тех, кому Шиндлер пообещал спасение, он был в списке всегда, с самого начала.
То же самое произошло с Иеретцами: старый Иеретц с упаковочной фабрики и Хая Иеретц значились в списке как