Список Шиндлера

Один из надсмотрщиков указал на Левертова, и рабби пришлось присоединиться к шеренге «избранных». Никто заранее не знал, какой шеренге придется куда идти, но до сих пор вернейшим способом остаться в живых было – попасть в число специалистов.

Отбор продолжался.

Левертов отметил, что цех с утра подозрительно пуст: вероятно, многие рабочие были предупреждены о предстоящем визите Гета и предпочли перебраться на швейную фабрику Мадритча, где попрятались меж тюков ткани или изображали ремонтников ткацких машин. А сорок – или около того – зазевавшихся теперь были построены в две шеренги меж скамейками и токарными станками. Все они были безумно напуганы, но шеренга покороче, казалось, была обречена.

И вдруг паренек лет шестнадцати – девятнадцати, стоявший среди этих обреченных, не выдержал и крикнул:

– Но, герр комендант, я тоже специалист!

– Да, милый? – промурлыкал Амон, извлек свой служебный пистолет и, подойдя к мальчику, выстрелил ему в голову.

С жутким грохотом и эхом парнишку отбросило к стене. Он мертв, успел понять оглушенный, ошарашенный Левертов и без сознания рухнул на цементный пол.

Ставшая еще более короткой шеренга уже маршировала к железнодорожному депо, тело мальчика увезли на тележке на холм, пол был вымыт, токарные станки вновь включены.

А перед мысленным взором Левертова, обтачивавшего дверные петли на своем рабочем месте, горели огненными литерами слова, которые он успел прочесть во вспыхнувших на мгновение глазах Амона, когда он смотрел на него: «Вот он!» Рабби казалось, что мальчик своим внезапным криком лишь на время отвлек Амона от самого Левертова – мишени куда более желанной.

Прошло несколько дней, рассказывал Шиндлеру Штерн. Амон, вновь явившись в цех к токарям, обнаружил его переполненным и принялся самолично отбирать кандидатов в форт и на транспорт.

Наконец он подошел к рабочему месту Левертова. Тот его ждал. Рабби даже ощутил запах лосьона после бритья, исходящий от Амона. Он видел накрахмаленные манжеты рубашки Амона – комендант обожал роскошные вещи.

– Что ты делаешь? – спросил он.

– Герр комендант, – ответил Левертов, – я делаю петли.

– Сделай одну прямо сейчас, – приказал Амон.

Он достал из кармана часы и засек время. Левертов мгновенно обточил петлю, его пальцы подгоняли металл, торопили станок. Уверенные, натруженные пальцы, гордые своей сноровкой. Отсчитывая про себя время, он выточил деталь всего лишь, как ему показалось, за пятьдесят пять секунд и позволил готовому изделию упасть к его ногам.

– Еще одну, – скомандовал Амон.

После первой скоростной попытки рабби почувствовал себя уверенней и спокойней, и примерно через минуту еще одна готовая петля скатилась к его ногам.

Амон перевел взгляд на кучку ранее изготовленных деталей, что-то прикинул в уме.

– Ты работаешь здесь с шести утра, – процедил он. – И ты можешь работать в том темпе, который только что продемонстрировал мне. И при этом сделал так мало деталей!

Левертов понял, что только что своими руками подписал себе смертный приговор. Амон вывел его на открытое место, но ни один из заключенных не осмелился даже оторвать взгляд от рабочего места.

Зачем? Чтобы увидеть – что? Дорогу к смерти? Но ведь дорога к смерти проходила в Плачуве повсюду.

Снаружи, в мерцающем полуденном весеннем воздухе, Амон подвел Менашу Левертова к стене цеха, сжал его плечо и достал пистолет, из которого два дня назад убил мальчика.

Левертов моргал и смотрел, как другие узники торопливо волокли и складывали какие-то материалы, стремясь как можно скорее скрыться из виду, и наверняка думали: «Мой бог! Левертову конец».

Про себя он шептал молитву «Шма Исраэль» и слышал, как потрескивает механизм пистолета. Однако за характерным скрипом трущихся друг о друга металлических деталей не последовало ожидаемого грохота, а всего лишь щелкнуло, а потом еще раз – так щелкает бесплодная зажигалка, бессильная породить огонь. И подобно раздосадованному курильщику, с тем же обыденным бытовым раздражением, Амон Гет извлек обойму из пистолета, встряхнул ее, вновь вставил на место и выстрелил.

Голова рабби качнулась в естественном человеческом порыве – в ожидании того, что удар пули сомнет и пробьет ее, все, что выдавил из себя пистолет Гета, – это еще один щелчок.

Гет выругался:

– Donnerwetter! Zum Teufel!

Левертову показалось, что сейчас Амон начнет почем зря крыть паршивую современную индустрию так, словно они два торговца, не сумевшие добиться от товара самого простого эффекта, ну вроде как раскурить трубку или просверлить дырку в стене.

Но Амон сунул провинившийся пистолет обратно в кобуру и извлек из кармана пиджака револьвер с перламутровой ручкой того типа, о котором рабби Левертов только читал в детстве в каких-то вестернах.

«Ясно, – подумал он, – никакой скидки и надежды на техническое несовершенство. Он не отступится. Я буду убит из ковбойского револьвера. А в случае, если и эта стреляющая игрушка окажется бессильной, гауптштурмфюрер Гет не преминет воспользоваться и более примитивным оружием».