Но ему так надоело прятать от нее правду. Он пообещал рассказать ей правду, так как же он может отказаться открыть ее всю до конца?
Даже если это разобьет ее сердце.
Глава одиннадцать. Джульетта
Джульетта ощутила на своем языке вкус соли.
Только когда капля влаги достигла уголка ее рта и проникла между губами, до нее дошло, что она плачет. Ее руки и ноги онемели, разум отупел.
Она стояла перед целым рядом цветных стеклянных сосудов – их тут были десятки – и на полке, которую они занимали, аккуратными печатными буквами было выведено имя ее сестры, как будто не было ничего необычного в том, чтобы снабдить человека этикеткой и поместить его в красивые склянки.
Она смутно чувствовала, что стоящий рядом с нею Анри нервничает. Потому ли это, что он опасается ее реакции? Или потому, что он лжет?
Он лжет – как же иначе? Клэр бы никогда… но что, если она все же сделала это?
В ее груди разверзлась бездна. Она провела пальцем по бледно-розовому сосуду, имеющему форму витой ракушки. Стекло его было теплым. Значит ли это, что та Клэр, которую она знала, заключена здесь? Можно ли выпустить ее, как джинна в детской сказке?
– Я хочу увидеть то, что содержится внутри.
Анри вздрогнул, словно удивившись тому, что она заговорила, и Джульетта подумала, что она, наверное, долго стояла между стеллажами, молча плача.
– Вряд ли… – Он вытер ладони о пиджак. – Ты уверена, что это хорошая мысль?
– Нет, – бесцветным голосом ответила она, – не уверена. Но я все равно хочу увидеть, что там.
Анри кивнул, видимо, поняв, что она не уйдет, пока он не удовлетворит ее просьбу, какой бы неразумной та ни была. Он взял сосуд и вынул из него пробку.
– Подставь руки.
Она вытянула руки, Анри наклонил сосуд, и вытекшее оттуда молочно-белое облачко обвилось вокруг ее пальцев.
И она погрузилась в воспоминания Клэр.
Мама сидела у окна на кресле-качалке, и на ее колени падал бледный свет. Ее темные волосы были стянуты сзади в неопрятный узел, и она была одета в простую желтую хлопчатобумажную сорочку. Она была молода – наверное, чуть за двадцать – и держала на руках младенца. Во всяком случае, Клэр
– Клэр, детка, – сказала она, – подойди и познакомься со своей сестрой.
Но Клэр осталась стоять на месте. Ей не хотелось подходить. Она все еще не пришла в себя после событий вчерашнего вечера и минувшей ночи. Какая-то незнакомая женщина, намного старше, чем ее мать, явилась в их дом под вечер, неся под мышкой корзинку. Мама представила эту женщину просто как «повитуху», как будто ту назвали так при рождении, вместо того чтобы дать ей настоящее имя. У женщины была добрая улыбка и пухлое одутловатое лицо. Она подарила Клэр новую тряпичную куклу и набор кубиков и строго велела ей отнести их в свою спальню и оставаться там, что бы она ни услышала. Клэр пообещала ей так и сделать только потому, что повитуха держала игрушки так, что до них нельзя было дотянуться, и требовала от Клэр согласия, прежде чем отдать их ей.
Поначалу оставаться в спальне было легко. Клэр рассеянно слушала доносящиеся сверху невнятные разговоры, тяжелые шаги, плеск воды. Но потом ее мама начала стонать.
А затем она услышала крик.
Клэр тихонько поднялась по лестнице и заглянула в щелку между дверью и косяком. Ее мама лежала на кровати, выгнув спину от боли и скомкав простыню в кулаках. Ее ночная рубашка была мокрой и прилипла к ее телу, жилы на висках вздулись. Лицо у нее было красное и блестело от пота.
Сердце Клэр сдавил страх. Она сбежала по лестнице вниз и остаток дня пролежала, прижав колени к груди, гадая, не умирает ли ее мать. Может, тряпичная кукла и кубики были предназначены в качестве утешения, как пироги, которые соседи приносят на поминки?
Но ее мать не умерла. Наутро повитуха спустилась, напевая веселый мотив и неся охапку окровавленных простыней.
Когда она увидела Клэр, ее губы тронула ласковая улыбка.
– Все хорошо, дорогая. Теперь у тебя есть сестра.
После того, что творилось вечером и минувшей ночью, Клэр была совершенно уверена, что ей не хочется иметь сестру.
Но теперь ее мать была больше похожа на саму себя – хотя вид у нее был усталый. Она снова поманила к себе Клэр, глядя на нее с надеждой.
– Подойди, солнышко, и посмотри на нее.
Клэр медленно подошла, встала на цыпочки и посмотрела на сверток. У младенца было сморщенное личико, а головку покрывал редкий пушок, то ли белокурый, то ли рыжий. С минуту Клэр смотрела, затем опустила пятки на пол и сложила руки на груди.
– Она выглядит не очень…
Глаза ее матери широко раскрылись, и она прикрыла рот рукой, словно подавляя смех. А затем сказала:
– Ну, у всех младенцев лица немного напоминают…
– Кашу? – подсказала Клэр.
На сей раз ее мать все-таки рассмеялась – это был звонкий смех, похожий на звук колокольчика. Она нежно тронула Клэр за кончик носа.