Сплошная скука. Реквием по шалаве

Маргарита стоит у самого входа в кинотеатр, увлеченная разговором с элегантным молодым мужчиной, я хочу сказать — с мужчиной, который моложе ее. Это, конечно, уже не та Маргарита, какую я знал десять лет назад, но и не обабившаяся домохозяйка с переполненными авоськами, которая попалась мне на глаза перед моим злополучным путешествием в Данию. Такая нарядная, в светлом весеннем костюме, с аккуратной прической и в туфлях на высоких каблуках, она кажется все еще стройной и красивой (аппетитной, как выражаются некоторые люди, ставящие знак равенства между женщиной и свиной отбивной).

Как ни увлечена Маргарита разговором, она не забывает следить за тем, какое впечатление производит на окружающих, поэтому сразу ловит мой взгляд. На ее лице изображается лучезарная улыбка, и она тут же прощается со своим молодым приятелем — видно, для него это совершенно неожиданно, потому что он стоит еще некоторое время в явном недоумении.

— Эмиль! Какой сюрприз, господи!

— И для меня, — бормочу я. — Ты просто ослепительна.

— Да будет тебе, — улыбается она, краснея от удовольствия. — Как подумаю, что мне скоро исполнится тридцать три!

«Тридцать пять», поправляю я мысленно, а вслух говорю:

— Ты в кино?

— К сожалению, нет билетов... Впрочем, я хотела сказать, «к счастью». Какая встреча, господи!

И прежде чем я сообразил, как ответить на это горячее восклицание, она деловито спрашивает:

— Куда ты меня поведешь?

— А как же семейный очаг? А муж?

 — У меня больше нет мужа... — шепчет Маргарита, не без усилий придавая своему лицу скорбное выражение.

«Неужто и этот тебя бросил?» — собираюсь я спросить, но дама опережает меня:

— Умер два года назад, Нелепейший случай: обыкновенный аппендицит, операция, перитонит и...

Она делает взмах своей бежевой перчаткой, словно отгоняя тень своего покойного супруга.

— Да-а-а, — тяну я, как всегда, когда нечего сказать и когда обстоятельства требуют какой-то реакции с моей стороны.

— Так куда же ты меня поведешь?

— Хм... куда предложишь.

— Только ты не подумай, что я собираюсь вешаться тебе на шею, — все так же деловито замечает она, истолковав по-своему мои колебания. — Мне просто посидеть с тобой хочется, поговорить, больше ничего.

— О чем речь? — Я успокоен этим заявлением. — Ты только назови место.

— «Рила»... Туда ближе всего.

«Вот так влип, — мелькает у меня в голове. — Расположимся в «Риле», а через час туда пожалуют Рангел с Бориславом». Потом, вспомнив, что на втором этаже отеля есть ресторан для иностранцев, я прихожу к мысли, что это упрощает задачу.

Чуть позже мы уже сидим на террасе этого тихого ресторана, и я обстоятельно диктую кельнеру заказ, а Маргарита тем временем задумчиво глядит на сквер, где в зеркале озера плывут пестрые огни неоновых реклам.

— Ты все такой же, — говорит моя дама, когда кельнер удаляется. — Немного похудел, но это тебе идет. — Она берет предложенную сигарету, закуривает. — Ты давно в Софий?

— Недавно.

— И, вероятно, скоро опять исчезнешь.

— Вероятно.

— Не надоели скитания?

— Устал малость, — признаюсь я. — Только есть ли что-нибудь на свете, от чего бы человек не уставал?

— И то правда, — соглашается Маргарита. — К тому же скитания стали твоей второй природой. Ты, верно, так и умрешь в дороге...

— Наверняка. Только я пока что не собираюсь умирать.

— Нравится тебе жизнь, Эмиль?

Она смотрит на меня каким-то до странности оживленным взглядом, и в голосе ее слышится какой-то едва сдерживаемый порыв.

— А кому она не нравится? — уклончиво отвечаю.

— Я имею в виду жить по-настоящему — так жить, чтобы, если потом сгоришь...

— Какой смысл жить, если живешь не по-настоящему? — философски замечаю я.

Очевидно, смирившись с тем, что я ее не пойму, она не отвечает. Кельнер приносит водку и красную икру, молча ставит на стол и снова уходит. Все остальные столики на террасе заняты греческими туристами, и это, вероятно, усложняет работу кельнера, но мне приятно, потому что в случае, если сюда заявятся Рангел с Бориславом, им придется уйти несолоно хлебавши.

— Как твое чадо? — спрашиваю, отпив глоток водки.

— Чада! — вносит поправку Маргарита. — Их у меня теперь двое. — И небрежно добавляет, намазывая поджаренный ломтик хлеба тонким слоем масла: — Растут. Тетка ими занимается. Взяла ее к себе, она мне и помогает.

Наличие кетовой икры вызывает некоторую паузу в разговоре, заполняемую бряканьем приборов да греческой речью где-то поблизости. Не очень продолжительную паузу, потому что минуты через две Маргарита подмечает:

— Про детей спрашиваешь, а про меня нет?

— Что тут спрашивать, когда ты — вот она, цветешь. Вид у тебя отменный.

— Это еще ничего не значит.

— Закончила свой филологический?

— Закончила. Работаю переводчицей в одной солидной фирме, занята половину рабочего дня. Прибавка к пенсии. Материально я обеспечена... Если именно это тебя интересует.

— К чему эти подковырки?

— Это не подковырки. Но ты вечно говоришь со мной только о будничных вещах: дети, университет...

— Спрашивать про твою любовь как-то неудобно. А может, и ни к чему. После того как я увидел, какие молодые поклонники увиваются вокруг тебя...