Сплошная скука. Реквием по шалаве

— В таком случае я говорю... И все-таки между твоим приходом и уходом тебе отводится время, твое время, и ты можешь пожить... Ах, как бы мне хотелось пожить, только по-настоящему, понимаешь, по-настоящему, не забивая себе голову дурацкими мыслями о завтрашнем дне, как бывало со мной...

Маргарита снова смотрит на меня этим до странности возбужденным взглядом и так настойчиво, будто хочет загипнотизировать. И в этот момент в моей памяти всплывает образ незабвенной Дороти из Копенгагена. Да, именно незабвенная Дороти с ее лихорадочной жаждой испробовать решительно все, прежде чем старость захлопнет навечно перед нею врата ярмарки желаний.

— Понимаю, — говорю я, лениво откинувшись на спинку дивана. — Но как ты представляешь себе эту жизнь? В толпе случайных приятелей или?..

— Да оставь ты этого, которого видел сегодня,— с досадой бросает Маргарита, и взгляд ее тускнеет. — Оставь ты его! Это всего лишь знакомый, сослуживец. Хотя иногда, за неимением лучшего...

Маргарита нетерпеливым движением гасит в уродливой глиняной пепельнице недокуренную сигарету. Затем встает, снимает жакет и начинает расстегивать платье, словно делая нечто само собою разумеющееся, словно после наших последних объятий не прошло десяти лет, словно мы делим с нею эту безликую квартиру всю жизнь, беспрерывно. И хуже всего то, что я не испытываю ни малейшего недовольства при виде этой бесцеремонности. Напротив.

Она медленно стаскивает с себя все или почти все, аккуратно складывая каждую вещь и вешая на спинку стула — чтобы у меня было достаточно времени вспомнить достоинства ее фигуры и оценить изысканное белье.

— Я не слишком располнела?

Подобный вопрос настоятельно требует, чтобы ты ответил: «Вовсе нет, ты чудесно выглядишь», что я и делаю.

После того как я созерцал ее в движении, она остановилась передо мной, чтобы я полюбовался ею в неподвижной позе античной статуи. Статуя слишком округленная, хотя в общем и недурна собой. И в качестве увертюры к ожидающей нас ночи безумных ласк и трепетных порывов слышйтся деловитый вопрос:

— Надеюсь, в ванной есть теплая вода?..

Глава 3

В нашу эпоху технической революции, когда в деле создания аппаратуры для подслушивания, наблюдения и фотографирования каждый день отмечается новыми и новыми эпохальными открытиями, крохотное устройство, предоставленное в мое распоряжение Драгановым, кажется жалким, примитивным. Жалкое и примитивное, а дело свое делает. Крохотный объектив, размером с булавочную головку, вмонтирован в стену комнаты, в которой ведется допрос. Этот самый объектив при помощи системы увеличительных линз передает на противоположную стену смежной комнаты изображение, наблюдать которое можно не напрягая зрения.

Удобно расположившись в этой смежной комнате, я созерцаю на небольшом экране Драганова, сидящего за письменным столом ко мне спиной, и Апостола, стоящего лицом ко мне. Это высокий тощий парень, в нем бы можно было заподозрить баскетболиста, не будь он немощно расслабленным и слегка сутулым — тонкие ноги, кажется, с трудом держат длинный его скелет. Лицо тоже расслабленное, тоже длинное и очень бледное, как у настоящего евангельского апостола, если не принимать во внимание некоторой наглости во взгляде и в изгибах губ, что, возможно, и не присуще евангельским апостолам. На нем черный свитер с высоким воротом и с не в меру короткими рукавами и мятые узкие серые брюки, тоже слишком короткие для его роста.

— Апостол Велчев... — произносит Драганов сухим, казенным голосом.

— Он и есть, — невозмутимо подтверждает посетитель.

— Скажи-ка, Апостол, до каких пор ты будешь прибавлять нам хлопот? — по-свойски спрашивает Драганов, неожиданно отказавшись от официального тона.

— А в чем дело? Опять что-нибудь случилось, товарищ майор? — с неподдельной наивностью и теплым участием спрашивает гость.

— А ты почем знаешь, что случилось?

— Но вы же говорите про хлопоты...

— Послушай, когда ты в последний раз видел Фантомаса?

Апостол, словно в глубоком раздумье, перемещает тяжесть своего скелета с левой ноги на правую и отвечает:

— Вчера.

— Не может быть.

— Тогда позавчера... Вчера или позавчера, во всяком случае, в «Ялте» он мелькнул перед глазами, но я не стал заходить — очень торопился.

— О, ты даже торопишься иной раз... И куда же ты так спешил?

— Хм... — посетитель снова задумывается и снова перемещает центр тяжести скелета, на сей раз с правой ноги на левую. — К Бояну шел. Обещал занести ему книжку.

— Спешное дело, ничего не скажешь, — кивает Драганов. — И в котором часу это было?

— Не могу точно сказать. Верно, около четырех.

— И с тех пор ты Фантомаса не видел?

— Нет.

— И даже не знаешь, вчера это было или позавчера?

— Да вы же понимаете, товарищ майор, при моем психическом состоянии... — страдальчески изрекает Апостол.

— Раз твое психическое состояние плохое, давай мы тебя полечим! — предлагает Драганов.

— Мерси... Знаю я ваше лечение.

— А где морфий? — вдруг резко спрашивает майор.

— Какой морфий? — долговязый вздрагивает.

— Тот самый, что Фантомас украл. При взломе аптеки!