Сплошная видимость (СИ)

Он отстранился только для того, чтобы привалиться виском к лестнице, взглянуть на меня, украдкой вытирающую сопливый нос. Картина была малоприятная, но Люк не явил отвращения, а лишь едва-едва сдержал добрый, грустноватый смешок.

— Как будто тебе будет не стыдно куда-то ходить со взрослой тетей…

— Ты себя в зеркало видела? Ты выглядишь как выпускница.

Я улыбнулась холодному металлу всего на секунду. Ручьи слез пересохли, но тревога вновь оплавила уголки губ:

— А что если это все влияние момента?.. Путешествие закончится — и ничего не останется, кроме воспоминаний, сожалений и неловкости?..

Люк печально вздохнул, опустил глаза на воду.

— Жаль, если у тебя так, — поморщившись от боли, вымолвил он. — Но ты мне нравилась всегда — уже многие годы. И семейные отпуска были тут не при чем. Нашим родителям запоминаются с рождественских празднований или с обедов на День Благодарения вкусная еда, оформление, подарки, выпивка, а мне — как сверкают твои глаза, когда ты разворачиваешь подарочную бумагу, как морщишь нос, смеясь со всеми над удачной шуткой… Но почему-то не моей…

Он хотел сказать что-то еще, было видно, но поводов для грусти накопилось так много, а слов далеко-не-отличник-Люк знал чудовищно недостаточно!.. Способа выразить, что на душе, лучше — просто не осталось. По пути к моему лицу он тихонько стукнулся головой о ступеньку, потому я улыбнулась, когда его губы наконец мягко встретились с моими. Мы касались друг друга лишь губами, пугая всякий раз финалом, но стоило губам на самую кроху отстраниться, как они смыкались вновь с влажным звуком, неразличимым за плеском дремлющих вод.

Лучше мне не стало, наоборот: к жару прибавилось головокружение, сильное. Мир плыл и качался. Лестница, спасительная опора, вращалась. Но об этом я Люку не пожаловалась; отлипнув от лестницы, позволила ему тянуть себя в бассейне за здоровую руку как на буксире. И несмотря на всю странность такого купания, из-за крепкого переплетения наших пальцев оно стало лучшим из всех! Пока мы держались на месте, а вся планета плыла вокруг нас, я думала о том, что не путешествие на Гавайи стало причиной нашей с Люком странной близости — эти чувства и у меня тоже длятся уже долгие годы; но переживание совместных приключений, создание общих воспоминаний, смена привычной обстановки и возможность быть рядом — вот что помогло нам впервые друг с другом честно, откровенно объясниться. И не только с ним.

Позади Люка зашуршали кусты, на шезлонг упало полотенце, и его мы оба, оглянувшись, приметили раньше, чем пришедшего к бассейну человека.

— Рад видеть, что вы веселитесь, — тепло улыбнулся отец, сперва родительским взором просканировав надежность конструкции из пакета и скотча, защищающей гипс. — Но уже поздно: Люк, иди спать.

— А где папа? — с надеждой полюбопытствовал он, зная, что уж кто-кто, а Кэмерон точно разрешит не ложиться хоть до утра, если Люк скажет, что всегда хотел полюбоваться рассветным небом.

— В номере: привязанный к розетке зарядкой, говорит по видеосвязи с твоей матерью.

Я представила эту картину буквально: Кэмерона, привязанного бесконечно длинным проводом к стулу, с фиксаторами для глаз, как в «Заводном апельсине», чтобы смотреть на мать своего ребенка в течение всего разговора, — и засмеялась громко, нездорóво, с хрюканьем. Соединение медикаментов и коньяка словно превратило стену самоконтроля в прозрачную пленку, и эмоции теперь проскакивали сквозь нее, сплошь оставляя дырки. Папа улыбнулся, не поняв причины моего веселья, но он смирился с тем, что между им и молодежью — пропасть; решил, вероятно, что вслепую попал в какой-нибудь новомодный мем, кои рождаются и умирают быстрее, чем моргнешь. Люк же озабоченно обхватил меня вокруг пояса, руку так и не отпустив, и, ударяя по воде одними ногами, доволок до лестницы, помог кое-как вскарабкаться по ней на выложенный плитками берег. Только отведя меня к шезлонгу, он побежал в отель искать отца. Мой папа же укрыл мне плечи своим полотенцем, лег на соседний шезлонг, и вместе мы обратили широко распахнутые глаза к темно-синему небу, подсвеченному мерцанием звезд.

— Разве может быть что-то прекраснее этого… — вдохновенно проговорил папа, сложив руки на груди.

— Люк, когда улыбается, — хихикнула я, и он посмотрел на меня с полным осознанием странности подобного откровения: нахмуренный, но со снисходительной улыбкой. — Что? Ты же в точности так же смотришь на Кэмерона, особенно когда он лажает и вместо извинений издевается над собой, тобой и вообще всем миром. Не хочу знать, такой ли у нас секс, но отношения точно такие же!

— Чего?.. — На этот раз брови отца поползли вверх, а от улыбки не осталось ни следа. Он сел, напряженно вглядываясь в мое лицо. — Рина, ты в порядке? У тебя пот на лбу выступил…