Как только мы оказались во внутреннем дворе отеля, больше напоминающем парк с бассейнами, Люк взял меня за здоровую руку и повел по стеночке направо. Мы отходили от главной дороги, выложенной фигурной плиткой и ведущей к основным бассейнам, в которых кто-то плескался, разговаривал и смеялся. Толстые зонты-листья сонно шуршали у самой земли, над головами покачивали шевелюрами пальмы, и сквозь их резную зелень было видно темно-синее небо, полное малюсеньких, чрезвычайно ярких звезд. Ведомая Люком, я шла с запрокинутой головой, восхищаясь бездонной пропастью над нами и ужасаясь, сколь маленькие и незначительные мы со своими земными проблемками. Голова начинала немного кружиться: то ли от не самой удобной позы, то ли из-за коньяка в шоколаде, то ли по вине его страстного танго с новыми таблетками. Я лишь крепче сжала руку Люка, чтобы меня не унесло в эту высь, и он ответил мне тем же.
Вскоре мы свернули налево, потоптав жирный папоротник, и моим глазам открылась прекрасная своей безлюдностью картина. Небольшой бассейн поигрывал огнями-бриллиантами подсветки, установленной и по его периметру, и в самой воде — в его стенках и дне. Словно звезды, обессилев, посыпали вниз и упали именно в этот бассейн, не потухли, не сгорели, а напитались энергией воды и стали сиять еще ярче. Вокруг стеной едва заметно покачивались густые темные растения: они скрывали этот закуток от любопытных глаз, поглаживали спинки деревянных шезлонгов — как бы приглашая прилечь, отдохнуть.
— Пойдем? — улыбнулся Люк, мягко потянув меня к стальной лестнице.
— Я не знаю, смогу ли спуститься…
— Я помогу. Как всегда. — В его словах слышалось столько заботы, столько искренности, что не поверить бы не вышло при всем желании оградить себя от возможного разочарования.
Мы остановились у лестницы. Люк спустился по ней первым, спокойно, без брызг, как никогда не сделал бы Люк-вредный, что был бы рад окатить меня водой. На той глубине он уже не стоял, значит, не смогу и я, отчего становилось страшновато, и сердце принялось выколачиваться между цветастых чашечек лифчика. Здоровой рукой, слишком слабой, чтобы помочь, если вдруг потеряю равновесие, я ухватилась за холодную металлическую трубу, босыми ногами, до нервного тремора скучающими по тапкам, встала на тот же лед, начала аккуратно спускаться. Вода лизнула ногу, приятно прохладная, спокойная, чистейшая, в отличие от мотельных бассейнов. Я преодолевала ступеньку за ступенькой как черепаха; противно шуршал прижатый к груди пакет. А Люк все держался на месте, готовый в случае чего ловить меня.
После долгой наинуднейшей минуты я оказалась по грудь в воде, гипс держала повыше, второй рукой обвила лестницу, чтобы не пойти ко дну. Несмотря на действие обезболивающего, весь организм единым голосом кричал мне не сметь двигать сломанной рукой, и я подчинялась этому голосу разума; плыть не получится.
— Давай руку, — подал мне широкую ладонь Люк.
Я смотрела на его протянутую кисть, пока желудок работал как котел, заправленный топливом из обезболивающего, коньяка и шоколада. Разгоряченная кровь делала по сосудам круг за кругом: проносясь сквозь сердце, всякий раз подогревала и его, посему от вспенившихся до краев эмоций у меня вдруг слезы хлынули из глаз! Я привалила раскаленным лбом к ледяной лестнице и с таким мученическим наклоном головы, как на картине, из-под закрытых глаз роняла капли соли в пресную воду. Перепугавшийся не на шутку Люк подплыл ко мне, заглянул в склоненное лицо, но ответы там не прочел — на веках поясняющей надписи не оказалось.
— Что случилось?.. Я сделал что-то не так?.. — в ужасе пролепетал он, ухватившись за лестницу рядом с моими дрожащими пальцами.
— Нет… — шмыгнула я покрасневшим носом. — Ты делаешь все идеально, но в этом и беда! Путешествие закончится, и я снова окажусь у разбитого корыта! Без планов на жизнь! Вдалеке от тебя — строящего какие-нибудь свои отношения, знакомящегося с массой интересных людей!.. Еще и разревелась тут как идиотка, да что это со мной…
Я видела свое лицо во время плача множество раз: зрелище, скажу я вам, так себе… Но Люк все равно прижался вплотную, обнял меня вместе с лестницей, по-собачьи положив голову на плечо.
— Знаешь, — так тихо, что практически шепотом, проговорил он, не отрываясь своей прохладной мокрой кожей от моей сухой, горячей, — я был в растерянности из-за твоей печали. Все это время. Казалось, заставлю рассмеяться или хотя бы просто улыбнуться — и тучи разойдутся над твоей головой… Но, наверное, дать поплакать вволю будет вернее?.. Не убегать и дальше от своих эмоций. Хоть они и глупые…
— Вот спасибо! — задето всхлипнула я.
— Да нет, в смысле… Мы ж в одном городе живем: мы сможет увидеться когда угодно! — после школы.
— После школы ты уедешь в колледж…
— Эм, нет, я имел в виду «после уроков»… если, конечно, тебе не стыдно гулять со школьником…