Спокойной ночи, красавчик

– Мой отец был каким-то парнем, с которым она познакомилась на семейном отдыхе в Доминиканской Республике. Его фамилию она так и не спросила. Ей было семнадцать, она была лучшей в классе, и ее отец не мог допустить такого позора. Они все организовали. «Школа-интернат», так ее называли. Когда она приехала, там было еще пять девочек. Старшей было двадцать два, младшей – четырнадцать, все из семей со связями. Она ухаживала за мной в одиночестве почти десять часов, и ей разрешили видеться со мной несколько раз в день в течение следующих шести дней, прежде чем милая пара из Индианы смогла меня усыновить.

– Это ее опустошило, – произносит доктор Статлер. – То, что она вас отдала. Но у нее не было права голоса в этом вопросе. – Он кладет блокнот на колени и складывает руки. – Каково вам было все это узнать?

– Наконец-то все обрело смысл, – отвечаю я. – Слова моего отца, что я не его. Я всю жизнь был ничьим. Но больше всего я был взволнован встречей с ней. В пятьдесят один год я получил шанс обрести семью.

– И что же?

– Мне сказали, что она умерла. – Я помню шок, когда та женщина мне это сообщила, и то, как щипал свою ладонь, чтобы не заплакать. – Она искала меня всю свою жизнь, но ей пришлось умереть, чтобы меня найти. По крайней мере, так мне объяснил адвокат. Только после ее смерти суд согласился раскрыть бумаги на усыновление. Они были обязаны – чтобы дать мне знать, что она назвала меня единственным наследником семейного поместья Лоуренсов.

– Здесь значится – девяносто два миллиона долларов.

– И семейный дом в Честнат-Хилле, штат Нью-Йорк, – добавляю я. – У меня не было работы несколько месяцев. Я не знал, что еще делать, и поэтому переехал сюда, в ее дом. Я крепко зажмуриваюсь, вспоминая, как открыл входную дверь и впервые вошел в дом. Все было так, как она оставила, пыль осела на мебели и скапливалась в углах.

– Она писала тебе письма. – Доктор Статлер достает что-то из своего блокнота: один из ее бледно-желтых конвертов, внутри письмо, написанное почерком, который я теперь обожаю.

– Двести три штуки, – подсказываю я. – Она была уверена, что когда-нибудь я узнаю ее, и свою семью. Они были сложными людьми. – Я не отрываю глаз от пола. – И она тоже.

Часы дважды жужжат. Доктор Статлер ерзает в кресле. – Похоже, наше время истекло.

– Разве? – Спрашиваю я.

– Да, мне пора немного поспать.

Когда он тянется, чтобы отключить зуммер, я вижу время. Уже почти час ночи. – Извините, – говорю я, пристыженный тем, что заставляю его бодрствовать так поздно. – Я потерял счет времени. – Я встаю и спешу к двери.

– Возвращайтесь завтра утром, Альберт, – предлагает доктор Статлер, когда я открываю дверь. – В десять. Мы начнем там, где закончили. Хотите, чтобы я это записал?

– Нет, – отвечаю я. – В десять утра. Я запомню. – Я выхожу в коридор. – Спокойной ночи, доктор Статлер.

Он улыбается мне самой теплой улыбкой, которую я когда-либо видел. – Спокойной ночи, красавчик.

Глава 50

Франклин Шихи драматично вздыхает на другом конце провода. – Не знаю, – говорит он. – Но я не уверен, что волонтерство в доме престарелых считается подозрительным, Энни. И если это так, то извините, мне пора ехать в католический центр, чтобы арестовать мою семидесятидевятилетнюю мать.

Энни закрывает глаза, представляя, как прижимает его к стене за шею. – Я не утверждаю, что волонтерство, как концепция, подозрительно, Франклин, – размеренно произносит она. – Но дело не только в этом.

– А в чем же еще? – спрашивает он.

– Офисное помещение, – поясняет она. – То, что он сделал для Сэма, было ужасно великодушно. Щедро до крайности, себе во вред.

– Щедро до крайности? – переспрашивает Шихи. – Вы слишком долго жили в мегаполисе, госпожа Поттер. Вы забыли, что есть добрые люди.

То же самое сказал Сэм, когда она впервые выразила свой скептицизм по поводу Альберта Биттермана и его «щедрого» предложения. Энни не спала почти всю ночь, снова разыскивая договор аренды и просматривая их с Сэмом диалоги, пытаясь собрать воедино все, что знала об Альберте Биттермане-младшем, новом владельце исторического Дома Лоуренсов.

Чудаковатый. Именно это слово Сэм использовал, чтобы описать домовладельца, обязывающего Сэма иногда с ним выпить и помочь с делами по дому: вынести мусор и подмести дорожку. Сэм чувствовал себя в долгу и никак не мог забыть о своей удаче.

– Он позволил Сэму самому спроектировать офис, – объясняет Энни Франклину. – Сэм есть Сэм, а это значит, что все стоит целое состояние. Это чересчур даже для «любезности» провинциального городка. А теперь я узнаю, что он еще и навещал мать Сэма?