Спокойной ночи, красавчик

Я киваю. – Представьте, какой была бы моя жизнь, если бы ей позволили остаться моей матерью? – Я позволил себе представить это прошлой ночью, лежа в кровати, в которой она спала, в точности, как она ее оставила. – Интересно, брала бы она меня с собой в свои путешествия? Она объездила весь мир. – В письмах, которые она мне писала, она описывала еду, искусство, квартиры, которые снимала. Свои романы. «Я надеюсь, что твои родители добры и твоя жизнь полна, мой прекрасный мальчик» – Она была самой потрясающей женщиной, которую я когда-либо встречал. Или, следовало сказать – так и не встретил.

– Но вы же с ней встречались, – говорит доктор Статлер. – Вы пробыли вместе шесть дней.

– Да, но я не помню тех дней.

– Не сознательно, но это переживание все еще там, внутри вас. Шесть дней в объятиях вашей матери. Доктор Статлер слегка ерзает в кресле, а затем прочищает горло. – Я хочу кое-что с вами попробовать. Как вы, возможно, знаете, Фрейд считал, что есть способ, с помощью которого пациенты могут войти в контакт с подавленными воспоминаниями.

– Вы хотите, чтобы я лег?

– Да, – говорит он. – Я думаю, это было бы полезно. Прошу, попробуйте.

Я смотрю на кровать доктора Статлера. – Может, мне снять обувь?

– Если хотите.

Я нервно стягиваю мокасины, аккуратно ставлю их рядом и закидываю ноги на кровать.

– Нет, наоборот, – поправляет меня доктор Статлер. – Нужно, чтобы вы от меня отвернулись. Психоаналитик должен быть вне поля зрения, так у пациента будет больше свободы мысли. – Я разворачиваюсь в другую сторону; голова в ногах кровати, ступнями к стене. – Как вы себя чувствуете? – спрашивает он.

– Мне страшно, – признаюсь я.

– Все в порядке, – говорит доктор Статлер. – Мы делаем это вместе. Вы в безопасности. А теперь закройте глаза. – Я делаю, как он говорит. – Не обдумывая, скажите, что вы чувствуете.

– Мое тело такое тяжелое, – говорю я. – Будто на мне сверху стопка кирпичей.

– А где именно?

Я дотрагиваюсь до груди. – Прямо здесь.

– Хорошо, я хочу, чтобы вы сфокусировались на этом чувстве, – мягко инструктирует доктор Статлер. – А теперь начинайте убирать кирпичи. Медленно, один за другим. Отложите их в сторону. – Я стараюсь делать то, что он говорит, воображая, что постепенно приближаюсь к своему сердцу. – Когда доберетесь до последнего кирпича, поднимайте его медленно. Можете сказать, что вы видите под ним?

– Больничную палату? – шепчу я. Я могу сделать это правдой, если постараюсь. Я рядом с ней, моей матерью, моя грудь прижата к ее груди, мое тело едва ли больше двух ее ладоней. Ее волосы убраны назад. Они были правы – она еще совсем ребенок. Слишком юная, чтобы быть матерью. И все же здесь так естественно, наши сердца бьются вместе, с ее губ слетает колыбельная.

– Почему она меня бросила? – Шепчу я.

– У нее не было выбора.

– Это из-за меня?

Доктор Статлер колеблется.

– Почему – из-за вас?

– Это потому, что со мной что-то не так? – Слезы щиплют мне глаза. Но я не могу остановиться. – Она чувствовала это внутри меня, – говорю я. – Тьму. Мой гнев. Вот почему она меня бросила. Извините. Простите. Я знаю, что не должен плакать. – Я крепко зажмуриваюсь, пытаясь удержать в воображении ее образ, но отец отталкивает ее, и на его лице появляется отвращение, когда он снова видит меня в слезах. – Он не оставлял меня в покое. – Говорю я. – Он не позволял мне быть тем, кем я был. Я перестал что-либо чувствовать.

– Но вы же что-то чувствовали, правда, Альберт? Например, печаль.

– Да.

– А когда и печаль вам запретили?

Из горла вырывается рыдание. – Ярость.

– Да, именно. Ярость. И вы все еще иногда ее чувствуете, верно? Когда вас обижают, ярость быстро возвращается.

– Да, доктор Статлер. – Мой голос звучит, как детский.

– Как в ночь бури, когда ты решил на меня напасть. – Я открываю глаза. Доктор Статлер придвинул свое кресло к кровати. Он всего в паре дюймов – с леденящим взглядом и ножом для стейка в руке.

– Нет, доктор Статлер. С вами произошел несчастный случай…

– Это ты был несчастным случаем, Альберт. – Лезвие ножа блестит в его руке, когда он его поднимает. – Я знаю, что ты сделал. Я знаю, что именно из-за тебя я не видел жену тринадцать дней. – Доктор Статлер проводит ножом по моей щеке, ловя слезу. – Я знаю, что это ты сломал мне обе ноги.

– Нет, – говорю я. – Это неправда…

– Хватит врать, Альберт.

Голос доктора Статлера безжалостен. – Я тебе запрещаю.

– Я не вру, – хнычу я. – Я не ломал вам ноги. Я наложил гипс, чтобы вы не могли уйти.

Доктор Статлер удивляет меня взрывом смеха. – Ого, Альберт. Это какое-то безумие уровня Энни Уилкс.

– Нет, все не так, – обиженно отвечаю я. – Она сломала Полу Шелдону лодыжки. А я только притворился, что повредил ваши ноги. – Я снова закрываю глаза, мне стыдно. – Мне очень жаль.

– Тебе очень жаль, – говорит доктор Статлер. Я чувствую, как лезвие ножа прижимается к моей щеке. – Приятно это слышать.

– Вы меня убьете?