Спокойствие не восстановлено

- Водица есть, - оживился старик. - За печкой кадушка. И мне испить подай. Я с печки, почитай, не слезаю.

Вода в кадке была теплая и оттого невкусная. Гошка пожалел, что поленился идти к колодцу.

Старик пил с жадностью. Вода булькала у него в горле, текла по бороде.

- Руки плохо слушаются, - пожаловался, пошевелил беззубым ртом и уставился повлажневшими глазами. - Ты почто к нам? Поди, чего натворил? Сюда по своей воле никто не идет.

- Барина обидел.

- Какова? Старого или молодого?

- Старого, - ожидая осуждения, признался Гошка.

- Барина обидеть не грех, - убежденно сказал старик. - Он сам других пуще всех обижает.

У Гошки из ума не шел Упырь, неведомым образом переместившийся из Никольского в Каменку, и он осторожно спросил:

- Деда, приказчик у вас тут часто бывает?

- Это Упырь, что ли? А куда он денется?

Поколебавшись, Гошка снова закинул удочку:

- Чудно. Из Никольского выехали - он там, сюда приехали - он тут...

- Ишь, нечистая сила! Завсегда он этак людей смущает!

- Ехали напрямую, и не обгонял вроде...

- А ему, антихристу, и не надо. Он и так все может...

Видя Гошкино недоумение, старик словоохотливо принялся рассказывать:

- Вишь ты, что тут произошло. Было их два брата: Никита и Харитон. Близняки, значит. А мать ихняя - ведьма. Бабы видали: то черной кошкой обернется, то курицей, а то - сквозь трубу на помеле - шабашить. Дак, про что я... Ага, стало быть, как родила их - глядь, оба на одно лицо. Соседи ей - ладно, мол, дитяти малые повсюду схожи. Стали возрастать - все дивятся: ровно два пятака одинакие. Хошь так, хошь этак крути - не разберешь. Были ребятишками - шутковали над людьми. А пошли на господскую службу - зачали свое сходство там спользовать. Ух, и злыдни стали, громадной вредности мужики. Одно слово - барские псы. Дак и то еще не все... - старик понизил голос. - Бают, будто один из них помер. Да вдруг почему-то как живой сделался. И вот сколько их теперь: один или два, а коли два, который из них живой, а который мертвец - никому из людей знать не дано...

Перед Гошкой всплыл мертвенный взгляд Упыря - зубы сами собой залязгали. Похоже, небылицы плетет дед, а там кто знает.

Дедов сын Иван с женой Марьей вернулись поздно, долгий день истек, солнце село. Ввалились в избу усталые. У Ивана на руках мальчонка двух с половиной лет, у Марьи - дочка, годик исполнился.

На Гошку воззрились с удивлением:

- Ты чей?

Гошка, испытывая крайнюю неловкость, объяснил, избегая подробностей: прислан, мол, в наказанье на постой. Марья, тощая и издерганная, взорвалась:

- Тебе наказанье - провинился. А нам за что? За какие грехи кормить лишний рот?

Муж оборвал:

- Чего орешь? Он-то, поди, не по своей воле.

Дед, шамкая беззубым ртом - ему подали на печь миску, - тоже осудил невестку:

- Человек без пищи не может жить. А мы, слава тебе господи, покудова не голодаем. Оно, конечно, хлеб с лебедой, а все есть.

И, обрадованный новому слушателю, продолжал:

- Жить можно бы. Лошадка имеется. Коровка. Землица-кормилица. Оно б на всех хватило. И детишки не мерли бы. Да ведь - баре. Вот в чем загвоздка. Баре - вот беда! Ты прежде своей полоски аль отведенного лужка отработай на господских. Да кабы мера какая была. Нету ее. Сказано по закону: три дня на барина. А он чего делает? Урок задает - неделю не справишь. А на себя когда работать? Окромя того, яиц и птицу, масла дай. Полотна натки. Извозные повинности сполни. И нет тому конца и краю...

Несколько прояснилась история с Упырем. Как понял Гошка из рассказа Ивана, их и впрямь было два брата-близнеца, поразительно похожих друг на друга, чем они и пользовались. Верно было и то, что один из них болел, чуть не умер.

Днями спустя Гошка сам понял, откуда шли страсти про Упырей. Стоило присесть, чтобы перевести дух, - Упырь тут как тут. К речке подашься ополоснуть разгоряченное лицо и испить водицы, глядь, из-за кустов красная рубаха и мертвенные рыбьи глаза. Умом понимал: два брата всего, два барских пса. А сердце замирало от страха.

Задним числом вспоминал, что еще в Москве дед говорил о приказчиковом брате, и в Никольском была о нем речь. Однако такого Гошка не мог вообразить.

В первый же день Гошкиного пребывания в Каменке в избу полезли соседи, старые и малые, поглазеть на новое диво - холопа, который осмелился высказать Стабарину правду про крестьянскую волю и пострадал за это.

Его принялись расспрашивать - все-таки недавно из Москвы, а та ближе к Питеру - столице, где живет государь и все его сановники-чиновники, что слышно про крестьянскую волю.

Гошке такое внимание льстило, хотя и смущен был изрядно, ибо понял, что в Москве, подле Сухаревки, поразительно мало интересовался судьбой сословия, к которому принадлежал от рождения. Мужики быстро раскусили, что ничего нового от него не вызнать. Потому - в который раз! - сами стали толковать про нынешнее положение и про то, что их вскорости ждет.

И в волю, которую им вот-вот дарует царь-батюшка Лександр Николаевич, и в землю, которая теперь станет ихняя, крестьянская, - свято верили.

Степенный митьковский сосед обстоятельно рассуждал: