Сполохи

В жизни своей Алексей не дрался. Ну разве что в детстве «тукался на кулачках», так это не в счет. И если, случалось, замахивались на него, старался поймать руку противника. Но самому ударить человека… И когда кулак первого парня уже со свистом рвал воздух, наперерез метнулась Светланка, ухитрилась как-то отвести удар, стакан вылетел из ее руки, грохнулся в камни, и потащила Алексеи прочь, а он рванулся в драку, лицо было залито краской, и по телу шла противная дрожь…

Потом Алексей надулся, будто Светланка была виновата в том, что оказалась проворнее и находчивее его, а может, и смелее, решительнее; ее же подмывало всю, он это видел, — гордилась, наверное, зануда, своим поступком.

Позже стало известно, что эти парни — известное хулиганье и что они через день-другой вновь попали под следствие. Но утешением это было слабеньким.

Чета Красоткиных молча сидела в открытом кафе за шашлыками с репчатым луком, внизу перед ними лежала Судакская бухта. Между горами, обрамляющими бухту, — Алчаком и Крепостной, — было два километра.

— Я пойду переплыву ее, — угрюмо сказал Алексей.

— Что переплывешь? — не поняла Светляк.

— Бухту.

— Что за глупости! — Она не на шутку рассердилась. — Мы ж не плавали дальше буев!

Все было верно. И Алексей понятия не имел, какую ширь воды смог бы одолеть сразу. За последний десяток лет не полоскался в речке и десятка раз — выцарапать отпуск летом было непросто.

— Я переплыву ее, — снова сказал Алексей, но уже мягче, потому что знал, что от своего теперь не отступится. — Я разденусь здесь, внизу, пойду на Алчак… А ты через час приходи с моей одеждой к Крепостной. Хорошо?

Светляк молчала. В студенческие годы она сама неплохо плавала — когда в Кунцеве переплывали Москву-реку, уступила ему самую малость. Правда, всей ширины там было вряд ли больше сотни метров. Но после родов у Светланки стала быстро сводить ноги судорога.

— Интеллекта… вернее, соображения у тебя теперь хватает только на шашлыки, — проворчала Светланка напоследок.

Пляж был перегорожен во множестве мест — каждый санаторий отхватил для себя клок песка и клок моря — изгороди уходили в воду, и Алексей пошел асфальтированным тротуаром, а когда кончились пляж и асфальт — тропой, усеянной острыми камешками; ступал осторожно и близоруко щурился — очки пришлось тоже оставить у Светланки.

Бедняга, говорил он себе, Фрэнсис Макомбер несчастный, ну что тут переплывать? Разве что ради смеха крымских мальчишек?..

Переплывать, как оказалось, и в самом деле было нечего.

А этот кабановский прудик Алексей сразу перемахнул туда и обратно, именно перемахнул, потому что хорошая штука этот самый кроль, особенно если берега усеяны купальщиками. Не теми, добропорядочными, уже посидевшими возле газет-самобранок, ревниво следившими за незагорелой детворой — своими детьми, внуками, эти не в счет, не для них представление, а молодыми, ценящими скорость, знающими толк в упоительном владении собственным телом. Ну, не Марк Спитц, не Владимир Буре, но разрядишко в прошлом мог бы получить — и на том спасибо.

Впрочем, стих мелкого хвастовства редко находил на Красоткина. Он давно подозревал, а потом и узнал о многих своих генетических слабостях и понял, что с генами шутки плохи. Серной кислотой бы их, серной, но куда же плескать, лить-то на что?..

Тут вдруг конный разъезд перерезал наш путь,
Кони наши как вкопаны стали.
Кто-то выстрелил вдруг прямо девице в грудь,
И она, как цветочек, увяла, —

сипел на берегу граммофон. Глаза были мокрые, все расплывалось, и все же Алексей разглядел вопрошающую, брезгливую мину на лице поджарого седого гражданина, который стоял у кромки воды, в брюках и майке, вполоборота к мальчишкам с обшарпанной клепаной трубой и демонстративно, словно призывая весь пляжный люд к осуждению вместе с ним, качал головой.

Алексей прошел мимо него к своей одежде, заметив:

— Эх, молодежь нынче пошла! Не почитает седин, ведет себя дерзко, легкомысленно… Вот в наше время.

Но сказал так, чтоб его не услышали. И тем более этот гражданин в брюках и майке, не любивший, наверно, вспоминать собственную молодость и с натугой, оговорками прощающий ее сегодня другим.

Алексей не ручался за достоверность этих слов, нежданно всплывших в памяти, принадлежавших какому-то известному римлянину, а может, греку, что жил пару тысячелетий тому назад. Но за смысл, за смысл старческого брюзжания грека-римлянина он ручался.

Рядом с его одеждой сидела девушка в оранжевом купальнике, и, подойдя ближе, Алексей с удивлением узнал в ней Тамару Загоровскую, дочь хозяйки. Его книга — на книгу он обратил внимание позже — лежала не на месте. Листнула, наверно, увидела обилие мутных графиков и диаграмм, отложила в сторону.

— Что же вы ушли, не постучавшись ко мне? По утрам в выходные я обычно хожу купаться.

Алексей пожал плечами:

— Все выходные я ловил плотву на канале…