Спор о соли и железе (Янь те лунь)

Концепция бао (ответа Неба) позволила конфуцианцам иначе объяснить получение людьми благ от сверхъестественных сил, чем это делал древнекитайский шаманизм, который утверждал, что счастье ниспосылается божествами и духами в ответ на молитвы, магические танцы и жертвоприношения. «Достойный и хороший человек» отодвигает такое воздействие на духов на второй план, выдвигая на первый этическое поведение личности, воплощающее силу дэ, и хорошее правление государя (т. е. сакральной личности), которые соответствуют миропорядку и способны вызвать благую реакцию Неба[279]. Соотнесение такого взгляда с традицией отношения к духам, восходящей к Конфуцию, показывает, что этот взгляд в русле этой традиции, предлагавшей «почитать духов, но держаться далеко от них»[280]. По сравнению с шаманизмом в конфуцианском сознании заметен сдвиг к «человеческим» ценностям, таким, как этическое и соответствующее миропорядку ритуализованное поведение личности, и вместе с тем сдвиг от примитивной магии к магии такого поведения; это также сдвиг от представления о высших силах как творящих произвол к представлению о них как действующих в соответствии с подобием этического закона; наконец, это сдвиг от религии, основанной на идее широкого общения между людьми и духами, к религии Неба, контакт с которыми считался доступным лишь царю[281].

Концепция «рода» воплотилась также в конфуцианских взглядах на управление, на такие вопросы, как подбор кадров бюрократии[282], ее поведение, духовное преображение народа. Согласно этой концепции, люди «того же рода» влекутся друг к другу, группируются вместе. Поэтому чиновники, помощники царя считались людьми «того же рода», что и он[283]: казалось, что они привлекаются ко двору столь же естественно, как люди иного «рода» отталкиваются двором и уходят в отставку.

В связи с этим существенным был вопрос о распознании правителем подходящих для службы людей. Одна из сложностей заключалась в том, как отличить людей своего «рода» от тех, что только притворяются таковыми, как разделить людей разного «рода», обладающих внешним сходством. Находятся ли на постах хорошие или плохие чиновники, рассматривалось как знамение подъема или гибели государства, ибо свидетельствовало о том, какова личность правителя[284].

По мысли «достойного и хорошего человека», устроение подчиненных происходит по модели воздействия формы гномона на очертания его тени, причем гномон и тень представляются ему объектами «того же рода». В этой аналогии придается особое значение прямизне гномона («кто хочет, чтобы тень была пряма, делает прямым [отбрасывающий] ее гномон»), т. е. исправлению личности правителя (царя)[285]; от «низших» требуется лишь следование образцу, т. е. конформное поведение. Однако считалось, что этому исправлению должны помочь нижестоящие чиновники, от которых при этом требовалось неконформное поведение, отказ от следования модели «тело — тень» или «возглас — эхо»; в этом случае образ «тело — тень» моделировал льстивое и угодливое поведение[286].

Представление о «роде» реализовалось также во взглядах конфуцианцев на войну, мир и внешнюю политику. С их точки зрения, армия и война притягивают к себе экономическое оскудение как объект «того же рода»: «После великой рати [прежняя жизнь] не может восстановиться в течение нескольких поколений»[287]. Смута в государстве и наступление на него врага тоже мыслились как объекты «того же рода»; поэтому единственным способом остановить врага казалось устроение собственного государства, превращающее его в объект иного «рода», чем вторжение, и создающее между ними взаимное отталкивание. Отсюда конфуцианская установка на мирное отвращение нападения путем устроения своей страны и на отказ от военных действий[288]. По словам «знатока писаний», когда гегемон Ци полагался на свою благую силу дэ, сильное государство Чу [106] объявило, что подчиняется ему, а посольства «далеких государств «прибывали к нему сами собой, без [всякого] зова»», видимо, притягиваемые его благой силой как объекты «того же рода»[289].