Спорим, будешь моей

Можно, конечно, завалить. Не выгонит. Но кому, как не мне, блядь, понимать, как долго они к своей чиваве шли?! Усмехаюсь мысли, что Маугли Бойка научился называть свои отношения любовью. Мешать теперь – последнее дело.

Артем *Чара* Чарушин: Заметил, что вас снова нет. Рад, что хорошо все.

Mr. Бойка: С переменным… Но не жалуюсь. Если что срочное, приезжай.

Артем *Чара* Чарушин: Нет, не срочное. Привет Варе.

Mr. Бойка: Не передам. Не хочу, чтобы она о тебе думала. Соррян.

Артем *Чара* Чарушин: Осел.

Бойка в ответ выкатывает стикер со средним пальцем. Я только ухмыляюсь.

Mr. Бойка: Спасибо за дачу, кстати.

Артем *Чара* Чарушин: Полетали?)))

Второй «фак» заставляет в голосину заржать. На миг даже вся муть из груди выходит. Мысленно благодарю Бойку за эту передышку.

Mr. Бойка: А если честно, с этой дачей будут связаны мои лучшие воспоминания:))

Мои, блядь, тоже. Надеюсь, не последние. Хочу повышать. До такой степени хочу, что ни хрена больше не надо.

Вся тяжесть, что было рассеялась, мощным махом возвращается и люто трясет мой грудак.

Артем *Чара* Чарушин: Поздравляю. Правда, рад за вас.

Откидываю телефон. И меняю маршрут. Еду на ту самую дачу. Наверное, впервые запираюсь туда в одиночку. Надо подумать, правду Соньке сказал. Мыслей, конечно, триллион. Но упорядочить их не получается. Эмоции никак не удается тормознуть. То и дело разрываются снарядами. В лучшем случае мотают и выжимают внутренности до тошноты.

Да, ощущения убийственные. Едва шагаю в дом, накатывает с такой силой, что дышу с огромным трудом. Странная штука память… Почему-то воскрешает не тысячи дней счастливого детства... Не отца, не мать визуализирует… А все моменты с Лизой поднимает, накладывает слоями, мельтешит – теперь здесь все кричит о ней.

Нет, думать не получается. Иду в гостиную, открываю бар и, откупорив бутылку, заваливаюсь на диван.

«Жаль, что тебе удалось меня обмануть…»

После первой стопки боль углубляется. После второй – выше берет. После третьей резко отпускает. После четвертой так же внезапно хорошо становится. После пятой вдруг удается поверить, что разлюбил. Какая-то злость проявляется. На нее. Сродни ненависти.

Да на хуя мне ее загоны?!

Сдалась!

Замуж? Пусть выходит! Да побыстрее! Чтобы больше не было Лизы Богдановой. Не было Дикарки! Задорожная – совсем другим человеком будет. И отлично! А вообще похрен.

Прикрываю глаза. Вдыхаю. Выдыхаю.

Сжимаю зубы до скрежета, лицевые мышцы дергаются и дрожат – усиленно держу состояние глубокого похуизма.

И… Блядь… Слетает…

Каким, мать вашу, другим человеком, если она – моя Вселенная? Моя!

Спешно тянусь за новой порцией. Но после шестой стопки меня стремительно размазывает.

Что я там пиздел насчет любви? Что все знаю, блядь?! Ни хрена я не знаю! Все, что думал раньше, настолько поверхностно… Несравнимо с тем, что чувствую сейчас.

Артем *Чара* Чарушин: Передай Дикарке!

Строчу Соньке. И записываю первую в жизни пьяную голосовуху.

– «Имя мое забудь? Меня забудь?» – передразниваю в микрофон Лизкин голосок. – Ты дурочка. Ты – дурочка! – выбиваю в сердцах крайне жестко. Чтобы через секунду выдохнуть уже с кардинально другими эмоциями, которые ломают голос и делают его ебуче-ласковым: – Как я, блядь, должен это сделать? Я, на хрен… Я… Я тобой живу.

Седьмая стопка и меня вырубает. Принимаю это сейчас, как освобождение. Мимолетное. Потому что, как только в мое бредовое подсознание прокрадываются сновидения, появляется Дикарка.

Семь кругов ада в действии, вашу мать…

***

Утром, конечно, легче не становится, кто бы там ни говорил, что оно мудренее ночи. Ко всему еще и башка трещит. Никогда так не нажирался. Хорошо, что втихаря. Стыдно только перед самим собой. По жизни этих охламонов – Бойку, Тоху, Жору, Филю – таскал «мертвыми». Сам всегда меру чувствовал. Не зря все, блядь, считают меня идеалом. Все, кроме Богдановой.

Сонька после моего «слива», присылает грустную рожицу.

Сонечка *Солнышко* Богданова: Она отказалась слушать. Но я врубила. Так тебя жалко. Когда прода?

Сонечка *Солнышко* Богданова: Я за тебя!

Не понял, что за прода только… Продолжение? Чего? Моих унижений?

Я так ничего и не придумал. Чем еще крыть? Я ей все, что мог, сказал. Как еще убеждать? Идей нет. Валить опять силой и наглостью? Не знаю. Я, блядь, потерян. Такого еще никогда не было.

Привожу себя в порядок и еду в академию. По дороге «отбиваюсь» от родственников. Конечно же, я, черт возьми, обязан отчитаться и перед отцом, и перед матерью, и перед каждой из трех, мать их, сестер! Нет, по совести, безусловно, обязан. Они ведь не из праздного любопытства наяривают. Волнуются каждый по-своему, все-таки я не свинья – обычно хоть под утро, но появляюсь дома.

– Все со мной нормально, – чеканю пять раз подряд.

Общими мантрами, и правда, какое-то облегчение чувствую. Возможно, слишком сильно трещит репа. Не хватает ресурсов сосредотачиваться на чем-то, кроме этой тупой боли. Ровно до того момента, как вижу Богданову, конечно. Тогда сердце срывается. Ломит, скрипит и упорото тащит. Болезненный кайф. Отказаться нельзя. Стирает начисто.