Спорим, будешь моей

Артем *Чара* Чарушин: Сонька, привет. Слушай, сделай что-то – пусть выйдет.

Сонечка *Солнышко* Богданова: Привет.

Сонечка *Солнышко* Богданова: Сек.

Нервно постукиваю по рулю, как тот самый дятел, коим любил обзывать Бойку. Не удивлюсь, если кожу придется менять. Долблю же!

Сонечка *Солнышко* Богданова: Выйдет! Только очень злая. Жди в парке, как обычно.

Артем *Чара* Чарушин: Сколько у нас времени?

Сонечка *Солнышко* Богданова: Постараюсь прикрыть, но, давайте, не больше часа.

Бросаю машину. Направляюсь в парк. Только вхожу, эмоциями разбивает. Каждый раз так, стоит здесь оказаться. Мотает, когда вспоминаю. С особой силой, когда представляю, как снова увижу.

И едва вижу, конечно же, срываюсь. За грудиной такая волна поднимается, мозг на хрен выносит. Прорывная дыра в космос.

«Блядь, поцелую… Блядь… Поцелую, блядь!», – последнее, что я помню, глядя в ее глаза.

Налетаю и сгребаю до хруста. Прижимаюсь с какой-то дурной силой и безумным отчаянием. Чувствую, как царапает ногтями мне лицо. Но, не для того, чтобы оттолкнуть. Дрожит, всхлипывает и вцепляется так же одержимо.

Губы тремором сражает, пока не сцепляемся. Стонем и еще какие-то сдавленные, потерянные звуки издаем. Трясет нас уже вместе. Мне приходится держать себя и ее, чтобы не рухнуть нам обоим на колени. Влажное и теплое давление языков – сплетаемся. С искрами закорачивает. И снова звуки – мычание, охи и стоны. Оглушают высотой. Пробивают сумасшедшими эмоциями. Чтобы не происходило в этом проклятом мире, в это самое мгновение сердце разрывается, потому что все, что ношу в нем – взаимно. Выдает Дикарка с такой силой, что меня контузит и калечит. А секунду спустя такой силой наполняет, что ни о каком падении больше речи не идет. Взлетаем.

Голову, как юлу раскручивает. А тело тает, словно сахар в кипятке. Пока за внешней оболочкой не начинают взрываться снаряды. Целый, мать его, боевой арсенал – все на воздух.

Любит ведь. Любит!

Движения наших губ слаженные, жадные, стремительные, лихорадочные… Дыхание раз за разом срывается. Врывается в душу чувственным хрипом и жгучей остротой.

– Ты как? – хриплю, когда удается утолить первый голод.

Хватаем на пару воздух.

– Хорошо… – выдыхает сладко.

Шатаемся, как пьяные. Назад отшагиваю и с низким смехом, прижимая Лизу к груди, ловлю равновесие.

– Скучал по тебе. Люблю. Не могу. Башню рвет. Разгрузи меня, – похуй, как сопливо я звучу. Конечно, нежничаю и не собираюсь это давить. Вроде и расклеен на части, но с ней собираюсь и переполняюсь такими чувствами – в одиночку не выносить. – Разгрузи, Дикарка, – шепчу еще ласковее.

– Давай… – дрожит в ответ. – Только быстро.

Хрипло выдыхаю, сглатываю и снова одержимостью своей сметаю. Целую так, что и трахать не надо. Никакой, блядь, секс не сравнится с тем, что выдаю – ни по откровенности, ни по силе эмоций. Моментами одуряюще пошло толкаюсь в ее сладкий, горячий рот языком. Те самые движения имитирую. Ладонями по всем чувствительным точкам прохожусь. Грудь, талия, бедра. Подцепляю даже сзади под ягодицами. Вдавливаю пальцы в жаркую и влажную щелку. Тот случай, когда ткань пировать не мешает, а намокая, лишь мощнее раззадоривает.

– Прости, прости… Накрывает… – рычу между этими дикими поцелуями. – Сейчас… Скину и все… Обещаю…

У Лизы нет возможности сопротивляться, но, к моему восторгу, она и не пытается. Сама меня обнимает, гладит ладонями и бесконечно жмется навстречу. С таким рвением, словно любого контакта ей так же, как и мне, попросту мало. Могла бы – влезла в меня. И как я, мать вашу, должен тормозить со своей дурью? Подхватываю под задницу и буквально сажаю на себя. Лиза с непривычки дергается, но, когда я продолжаю целовать, достаточно быстро приноравливается к этой позе. Ерзает на мне. Блядь, как же она ерзает… Сжимаю крепче и со всей силы толкаю на рвущий джинсы член.

Она даже не стонет. Нет. Кричит, прорезая застывшую в этой душной округе тишину. И хорошо. Охота все здесь взорвать.

Продолжаю зацеловывать, слабо заботясь тем, что от моего зверства, как в самый первый раз, могут остаться следы. Не могу тормознуть, какие бы мантры себе не внушал.

– Ты такая вкусная… Пиздец мне…

– М-м-м…

– Влажная, горячая и вкусная…

– М-м-м…

– И там… Между ножек… Охуенная… Только вспоминаю и дурею… Люто, Дикарка… Лиза…

– Артем… – узнаю эти возмущенные нотки.

– Прости… – пытаюсь исправить. – Понимаю, что для тебя это грязновато… Но, блядь, тебе ведь нравится. Признайся, маленькая… Я чувствую…

Признаваться Дикарка, конечно же, не собирается. Отшатывается, будто я ее ошпарил. Перепуганная, красная и, мать вашу, возбужденная. Вижу это в ее стеклянных глазах. Они и так, как звезды. А когда получается закинуть ее на небо, светят настолько ярко, что, кажется, сжигают.

– Все, все, все… Пусти, Артем… Пусти, пожалуйста… – переключается с таким креном, что уже хрен вернешь к истоку. – Мне надо идти, иначе быть беде, понимаешь?!

– Понимаю, – хриплю разбито.

Едва опускаю ее на землю и позволяю отойти, внутренний подъем резко принимает лежачее положение. И команда отжаться им ни в какую не принимается всерьез. Лежит, сука. Валяется.