Спорим, что ты умрешь?

Сон, в отличие от страха, не шел. Светящиеся стрелки изображали половину второго. Максимов на ощупь собрал одежду с пола, натянул свитер, вполз в брюки. Проверив наличие сигарет, выбрался из номера. Дверь запер на ключ, постоял, прислушиваясь.

По странному дому бродило желтоватое мерцание. Подмигивали мутные светильники. «С напряжением что-то не в ладах», – догадался сыщик. Дежурные осветительные приборы располагались на расстоянии десяти шагов, освещали только пространство вокруг себя, основную же протяженность коридора окутывал мрак. Он медленно двинулся в восточном направлении. Мимо глубоких ниш, нацеленных на окна, в которых не было освещения, мимо дубовых дверей, утопленных в арочных проемах. Звук шагов скрадывался. Под ногами мягко прогибался ковролин.

Узкие коридоры оказались плотно заселены призраками. На подходе к лестнице он почувствовал дуновение ветра. Из-за угла беззвучно вынырнула тень. Он прижался к лестнице, на всякий случай приготовив кулаки. В свете маломощного бра обрисовалось белое, как мел, лицо дворецкого. Болотные глаза, смотрящие в точку. В горле пересохло. Он хотел сострить по случаю, но в горле выросла баррикада. Предупреждать надо, однако… Привидение проплыло мимо, поглотившись темнотой, а Максимов так и остался с открытым ртом.

Первый этаж освещался как-то посерьезнее. Бродящую по коридору зыбь он зафиксировал еще с лестницы. Настроился на контакт. Очередной призрак прогуливался с зажженной сигаретой. Почувствовав чужака, насторожился, отступил к двери. Максимов медленно приблизился.

– Кто это?

– Вас слушают, господин сыщик.

– Алексей?.. – телохранитель Ровеля Шевченко оторвался от косяка – поза напряженная, кулак дрожит, готовый при неловком движении врезать в ухо.

Максимов остановился.

– Отдыхаете, Алексей?

– Вроде того, – подумав, отозвался Шевченко. Максимову стало интересно – а как лично к нему относится Шевченко-человек (Шевченко-бодигард никому как раз не интересен)? Судя по голосу, без претензий.

– Шеф уснул?

– Легко и просто, сыщик, – Шевченко помолчал. – Пал Палычу после каждого часа бодрствования требуется полчаса отдыха. По ночам – не менее восьми часов безостановочного сна. Таблетки – с жесткой регулярностью. Строгий режим, ежемесячные обследования…

– Неважно со здоровьем?

– Подозрение на ишемическую болезнь сердца. Сильная аллергия… Список длинный.

– Да уж, не совсем приятно… – он помялся, не решаясь задать следующий вопрос. Но задал: – Вы не отходите от шефа ни на шаг, Алексей. Охотно верю, что у шефа проблемы со здоровьем. Но вы же не врач…

– А я как будто не знаю, – возмущенно зашипел телохранитель. – Предупреждал Пал Палыча, нельзя ехать в глухомань, где нет элементарного врача. Но разве он послушает? У Пал Палыча собственные дела, требующие постоянного контроля…

– Вот и поймал я вас, – удовлетворенно заметил Максимов. – Именно дела, а не отдых. Он не просто груши околачивает в пансионате. Он боится здесь чего-то, верно? Но должен присутствовать. И вы обязаны состоять при нем – вплоть до абсурда. Мне очень хотелось бы узнать, Алексей, вы знаете, что должно произойти?

Охранник колебался с ответом. Мучительный выбор – между соблазном послать нахала и хоть как-то повлиять на собственные страхи. А то, что телохранитель испытывает это недостойное, тщедушное, но столь необходимое каждому гуманоиду чувство, читалось по еле заметным телодвижениям.

– Не знаю… – натужно выдавил Шевченко. – Я, черт побери, действительно не знаю… Но многое бы отдал за то, чтобы узнать…