Спорим, что ты умрешь?

В половине третьего он открыл ключом дверь, на цыпочках вошел. Спать. Без задних ног. Отсчитал нужное количество шагов, снял одежду. Отсчитал еще одно количество, нащупал край кровати, лег. Обнял горячее, прильнувшее к нему существо (слава богу, живая! – с ума сходишь, сыщик?) и мигом отключился.

Просыпался недоверчиво, робея открыть глаза. Сознание вливалось дозами. И память точно так же – помаленьку. Внутреннее чувство подсказывало, что уже утро, причем не самое раннее. От него отклеилось что-то гладкое, приятное на ощупь, прошуршало простыней, прошлепали голые ножки. «Славное изобретение – женщина», – с благодарностью подумал Максимов. Через несколько минут он открыл глаза.

Растрепанная Виола в единственном, очень миниатюрном предмете туалета стояла у настенного зеркала и критически разглядывала свои прелести. Помахала ему рукой, не оборачиваясь.

– Приветствую тебя, о, отражение гениального сыщика… Знаешь, лет полтораста назад дамы, собираясь выйти в свет, очень интересовались вопросом, под какое декольте мыть шею?

– Не надо ее мыть, – пробормотал Максимов. – Ты и с грязной шеей хороша.

– Правда? – обрадовалась Виола. – Очень хорошо, оставим это удовольствие потомкам. Вставай, мой милый, пойдем завтракать. Я слышала, по утрам в этой богадельне поедают морских тварей.

– Тварей? – удивился Максимов. – В наших палестинах имеется соленое море?

– Наивный чукотский мальчик, – вздохнула Виола. – В наших палестинах, если хорошо заплатить, подадут даже уши от копченого слона. Кстати, – с чарующей улыбкой Виола повернулась передом к кровати, – у тебя пистолет под одеялом или ты просто рад меня видеть?

– Очень рад, – расплылся Максимов. – Подойди-ка на минутку, дитя мое…

К дверям столовой они подошли одновременно (но с разных сторон) со стариком Ровелем. Старик сегодня неплохо выглядел и даже соизволил улыбнуться. Смотрелось это, впрочем, страшновато.

– Доброе утро, молодые люди. А вы, я погляжу, уже наладили взаимовыгодный контакт? Эх, молодежь… Не отворачивайтесь, девушка, не надо. Старик девчонку не обидит. Замечательный здесь воздух, Константин Андреевич, не находите? Дышу и не могу надышаться. Сплю, как младенец. Едва коснусь подушки, махом засыпаю… Вы не пойдете после завтрака кататься на лыжах?

«Только в разных географических полушариях», – подумал Максимов, переглядываясь с телохранителем. Шевченко стоически поборол зевоту. У него смышленое интеллигентное лицо. Но профессия заставляет маячить истуканом. На каждого, кто проходит мимо старика, он взирает с недоверием.

– Зависит от состояния лени, Пал Палыч, – вежливо отозвался Максимов. – А также от еды, которую нам подадут на завтрак. Если случится несварение желудка, о каких лыжах может идти речь?

– Не отравитесь, – ощерился старик. – Хотя теоретически, конечно, допускаю. Я слышал, в этом доме на завтрак подают исключительно то, что в океане не доели акулы с прочими барракудами. Устрицы, креветки, омары с петрушкой, улитки по-бургундски…

Он почувствовал, как Виола просунула мизинчик в его сжатый кулак.

– А кем вы были по профессии, Пал Палыч? – смело спросил Максимов. – Или это тайна за семью печатями?

– Вы очень любознательны, Константин Андреевич, – похвалил Ровель. – Хотя по внешнему виду не всегда скажешь. Видите ли, по четным я пенсионер, по нечетным – агент матрицы… Устроит такой ответ? Высшее гуманитарное образование, долгая, кропотливая работа во благо отечества в различных точках земного шара… Прошу вас, молодые люди, заходите. Мой охра… простите, секретарь все равно позволит мне войти только после вас.

Шевченко завистливо скользнул взглядом по Виоле, одетой в платье с глубокими соблазнительными разрезами, и поборол естественный вздох.

В доме было тихо и комфортно. Народ, позевывая, стекался в столовую. Подавали порнографически распахнутых устриц в глазунье. Вернее, глазунью подавали отдельно, устрицы отдельно – в каких-то подозрительных водорослях и кубиках льда.

– Мухи слева, котлеты справа, – успешно пошутил очкарик Ворович.

– А они не запищат? – насторожилась Инга.

– Не должны, моя радость, – успокоил очкарик. – Устрица умирает при вскрытии раковины. Когда ты отправляешь ее в рот, она уже мертва.

Разомлев от жаркой ночи, ворковали в углу «противные». Брюнетка Инга эротично облизывала вилку, внимая неистощимым перлам очкарика. Молча трапезничали Ровель с охранником. Похмельный Каратаев, красуясь колтуном на макушке, тянул апельсиновый сок. Рубоповец, после ночной встречи с сыщиком явно что-то тяпнувший, выглядел не лучше. Сидел напротив Каратаева и злобно резал правду-матку:

– …Да не в том вопрос, уважаемый, почему на Кавказе взрываются бэтээры. Почему не взрываются бензовозы, я вас спрашиваю? Просто водители бэтээров почему-то решили, что могут не платить…

– Вы не видели мою жену? – присел за соседний столик положительный господин Душенин. Он выглядел немного озадаченным.

Нет, никто не видел его жену. Пустовой насторожился и перестал резать правду-матку. Поднял голову телохранитель Ровеля.

– Странно, – пожал плечами Душенин. – Она проснулась раньше меня, побрела на кухню, заявив, что на воздухе разыгрывается жуткий аппетит, а на кухне может остаться от ужина легкий перекусон.

– А вы не перебрали с вечера? – хлопнула ресничками Виола. – Может, поссорились?

– Да не, – поморщился Душенин. – Ну, выпил малость, исключительно игристого. Но я все помню, я был не пьяный.

– А тот, кто раньше с нею был, в разговоре не фигурировал? – сострил по случаю Каратаев.

– Да что вы, – смутился Душенин. – У нас прекрасные отношения с Зоенькой.

– Ну, подумаешь, – жеманно повел плечами блондинчик. – Наскучил муж, эка невидаль, решила прогуляться.

– Сцену верности устроила, – снисходительно, давая понять, что знает толк в великой любви, улыбнулся кучерявый Борис Крайнев.

Влюбленные обменялись обворожительными улыбками. У Душенина не хватило духу обидеться.

– Послушайте, дорогие сексменьшинства… – брезгливо начал Пустовой.

– Мы вас внимательно слушаем, мужчина, – отозвался Снежков. Пустовой поморщился и сплюнул.

– А мы и не рассчитываем на ваше понимание, – с вызовом заявил Крайнев.

– Но можно просто помолчать, – рявкнул Максимов. – В котором часу она ушла, Игорь Николаевич?

Душенин недоуменно развел руками.

– Да недавно. На часы не смотрел, но уже светало…

– Найдется, – махнул рукой похмельный Каратаев. От внимания не ускользнуло, как прищурился старик Ровель, подобрался телохранитель, застыл в дверях, поджав губки, администратор Ордынцев…

Остальные, кажется, не взволновались. Очкарик Ворович беспечно курлыкал с Ингой. Последняя увлеченно трескала устриц. «Голубые», словно нарываясь на неприятности, принялись упоенно миловаться.

– Пойду искать, – вздохнул Душенин и, не доев, побрел из столовой.

– Могу поспорить, вы найдете ее под душем, – крикнул вдогонку Ворович.

– Или на лыжне, – зевнул Каратаев.