Спорные истины «школьной» литературы

Господи! Да разве забредший в отряд человек стал бы терпеть эти издевательства? В два счета сбежал бы (ведь уходили же некоторые). Мечик не сбежал. Он вступил на труднейшую тропу жизни и смерти, «трудный крестный путь лежал впереди». Недавний гимназист терпит. Почему? Да всё потому же, что он не случайный гость, он шел в отряд с «хорошим, наивным, но искренним чувством», он идейный борец, в чем убеждают и его рассуждения в беседе с Левинсоном, и всё его поведение в стане тех людей, которые представляют собой чуть улучшенный, но в общем тот же тип новых хозяев страны, что изображены в «Двенадцати» Блока, – невежественных, презирающих интеллигенцию; это люди невысокой морали и культуры, идущие по земле «без имени святого», отрицающие, по выражению Левинсона, «злого и глупого Бога» и живущие по странному принципу, изреченному в другое время поэтом Семеном Гудзенко: «Нас не надо жалеть: ведь и мы никого не жалели».

А где же совесть, где она?

«Совесть моя где?! – кричал Морозка в ответ на вопрос Мечика, где у него совесть. – Вот она где, совесть, – вот, вот! – рубил он с остервенением, делая неприличные жесты». А у Мечика есть совесть, есть стыд, сострадание, жалость к людям, душевная мягкость. Эти его качества обусловливают и «несвоевременные мысли», и высказывания, и поступки, за которые ему сполна доставалось от авторов советских учебников и пособий, признававших так называемый «пролетарский», а не общечеловеческий гуманизм.

У Мечика доброе сердце, и душа его протестует против грабежа и уничтожения людей, тем более теми методами, какими действовали красные партизаны. Он переживает, когда без суда и следствия по приказу Левинсона расстреливают «мужика в жилетке», когда отбирают свинью у старого корейца, семья которого живет впроголодь и единственную надежду на выживание в течение зимы связывает с мясом этой несчастной откормленной свиньи. Кореец плачет, умоляет, целует ноги Левинсону – всё бесполезно. «Мечик видел всё это, и сердце его сжималось… „Неужели без этого нельзя?“ – лихорадочно думал Мечик, и перед ним длинной вереницей проплывали покорные и словно падающие лица мужиков, у которых тоже отбирали последнее. „Нет, нет, это жестоко, это слишком жестоко“, – снова думал он…» Как же, как же, оправдательно кивали авторы учебников и критики, укоризненно глядя на Мечика: ведь надо же было кормить красных партизан, цель оправдывает средства. Оправдывает ли? А те мужики, ради которых вроде бы сражаются партизаны, пусть подыхают с голоду? Да дело тут вовсе не в голодных партизанах. Во всей послереволюционной России, и не только в годы военного коммунизма и продразверстки, а и в долгие последующие десятилетия широко осуществлялся тот же негласный принцип (маскируемый красивыми демагогическими лозунгами): сделать всё для народа… за счет ухудшения жизни народа. Реакция Мечика вполне закономерна, его можно понять.

Павел случайно услышал, как Левинсон предлагал врачу отравить тяжелобольного, нетранспортабельного партизана Фролова. «„Они хотят убить его…“ – сообразил Мечик и побледнел. Сердце забилось в нем с такой силой, что казалось, за кустом тоже вот-вот его услышат». Молодой боец не бездействует, а пытается отвести руку Сташинского с ядом. «Обождите!.. Что вы делаете?.. – крикнул Мечик, бросаясь к нему с расширенными от ужаса глазами». Литературоведы, рассматривая этот эпизод, обычно ссылаются на особые условия, трудности и тому подобное. Но «временными трудностями» у нас всегда оправдывали политические преступления и экономическое недотепство. В данном случае нас интересует реакция Павла Мечика. Сопоставим с откликом Морозки и других на смерть товарища, на его отравление:

– Фролов умер, – глухо сказал Харченко. Морозка туже натянул шинель и снова заснул. На рассвете Фролова похоронили, и Морозка в числе других равнодушно закапывал его в могилу.

Жалеть товарищей здесь не принято. Исчез разочаровавшийся в партизанщине старик Пика. «Никто не пожалел о Пике. Только Мечик с болью почувствовал утрату». Воистину: «…ведь и мы никого не жалели». Разочарование постигло Пику, Мечика. Ну а Морозка? «Морозка чувствовал себя обманутым в прежней своей жизни и снова видел вокруг себя только ложь и обман». Мысли и чувства Морозки могут, оказывается, неожиданно перекликаться с размышлениями и чувствами Мечика. «…И он (Морозка. – Г. Я.), может быть, очень скоро погибнет от пули, не нужный никому, как умер Фролов, о котором никто не пожалел».