Спорные истины «школьной» литературы

Прямое или косвенное противопоставление Маяковскому Пушкина стало общим местом диспутов и публикаций двадцатых годов. Это отражено в воспоминаниях Н. К. Крупской, Л. А. Кассиля, В. В. Полонской, А. Н. Сереброва и других. Напомню один эпизод, описанный Крупской. В 1921 году Ленин посетил ВХУТЕМАС. Молодые художники зачитывались стихами Маяковского. «По-моему, Пушкин лучше», – охладил их пыл Ленин. Наверняка об этом случае кто-нибудь рассказал Маяковскому. А. Н. Серебров передает возмущенные слова поэта: «Довольно тыкать в меня Пушкиным… Надоело… Слава, как борода у покойника, вырастет после моей смерти».

Вероника Витольдовна Полонская, воспоминания которой впервые опубликованы в «Вопросах литературы» (1987, № 5), рассказывает, как Владимир Владимирович (видимо, летом 1929 года) в санатории, недовольный тем, что некий профессор противопоставлял ему Пушкина (у Пушкина, мол, «плавность стиха», «приятные размеры», а у Маяковского – «барабанная дробь»), стал возражать: «…ритмы Пушкина и его времени далеки от нас… у нас в жизни другой темп и ритм, это обязывает к совсем иной, стремительной стихотворной форме, к рваной строке и так далее». И добавил: «Пушкина ценят еще за то, что он умер почти сто лет тому назад. У Пушкина тоже есть слабые места…» Но потом, остыв, сказал Веронике Витольдовне: «Я перегнул. Пушкин, конечно, гениален…»

Вопреки заявлениям, что Маяковский отрицает классиков, он, протестуя против рапповского вульгарного социологизма, пишет остро сатирическое стихотворение «Марксизм – оружие, огнестрельный метод. Применяй умеючи метод этот», в котором, по существу, берет под защиту великих поэтов России. В черновике к стихотворению был заготовлен эпиграф – цитата из книги Л. Н. Войтоловского о том, что якобы по замыслу Пушкина ложе Клеопатры в «Египетских ночах» символизирует декабристскую Сенатскую площадь.

Отметая обвинения в литературном нигилизме, поэт вновь и вновь объясняет свою позицию. За три недели до смерти, 25 марта 1930 года, он говорил, что никогда «уничтожением классиков» не занимался, а выступает «за изучение, за проработку их, за использование того, что есть в них полезного для дела рабочего класса. Но не нужно относиться к ним безоговорочно, как часто встречается у нас…» Владимир Владимирович не знал, что через несколько лет его имя будет столь же безоговорочно канонизировано, но уже в приказном порядке.

К концу двадцатых годов произведения Пушкина издавались такими тиражами, о которых мог только мечтать великий поэт. Маяковский радостно приветствовал это в стихотворениях 1928 года «Шутка, похожая на правду» и «Счастье искусств»:

Многоэтажься, Гиз,
         и из здания
слова
         печатные
                лей нам,
чтоб радовались
         Пушкины
                своим изданиям,
роскошным,
         удешевленным
                и юбилейным.

Вот и вся история отношений, печальная и радостная, может быть, неполная, история, отразившая по-своему явления российской общественной и литературной жизни десятых-двадцатых годов, эстетические принципы и характер Маяковского, эволюцию некоторых взглядов его, заблуждения и правоту, как и ошибки, преступления и правоту сложной эпохи.

Ошибка Фадеева или Мечика?

Нас не надо жалеть: ведь и мы никого не жалели.

Семен Гудзенко

Книга Александра Фадеева «Разгром», мягко говоря, не самое популярное произведение в наше время, и сюжет его – гражданская война на Дальнем Востоке – не увлечет, пожалуй, любителя современных бестселлеров. Представители старшего и среднего поколений детально изучали роман в школе и запомнили, что Морозка – герой, Левинсон – образец большевика-руководителя, а Мечик – подонок и ничтожество. Об этом твердили учебники литературы, монографии и статьи в соответствии с высказываниями самого Фадеева.

Нынешние составители школьных программ либо включают это произведение в обязательный список, либо оставляют его в обзоре литературы 20-х годов: все-таки, что ни говори, творение значительное, талантливое, психологически интересное, в 20-е годы – новаторское, и обойти его молчанием нельзя.