– В такой жизни есть свои плюсы, Делия. Я уже почти свыкся с ней.
– Давно вы читали «И восходит солнце», Фрэнк?
– Да, пожалуй, давненько.
– Вам стоит перечитать, – говорит Делия. – Книга содержит важные уроки. Этот человек кое-что понимал. Каспар однажды встретился с ним в Париже.
– Он всегда был у меня одним из любимых.
Это неправда, однако Делия на вранье и напрашивалась. Нет ничего удивительного в том, что ее взгляды на наш сложный мир датируются 1925 годом. Вполне возможно, то время было лучше нынешнего.
– Знаете, мы с Каспаром поженились на седьмом десятке лет.
– Не знал.
– Да, вот так. У Каспара была милая толстушка-жена, она умерла. Я с ней даже встречалась однажды. Ну а мой бедный муж умер задолго до этого. В сорок втором, в Фесе, мы с Каспаром разок согрешили и с тех пор не упускали друг дружку из виду. Услышав о смерти Альмы, его толстенькой жены, я позвонила ему. Я в то время жила с племянницей в Мэне, а через два месяца мы с Каспаром поженились и поселились рядом со штаб-квартирой в Гуаме, это было последнее место его работы. Никак не ожидала от жизни такого подарка, Фрэнк. Правда, я и сама не сидела сложа руки.
Делия улыбается – жестковато, как будто мое будущее известно ей и оно далеко не так чудесно.
– Прекрасный сегодня день, верно, Ди?
– О да. Замечательный. Уверена, все дело в Пасхе.
– Лучшего просто не припомню.
– Я тоже, Фрэнк. Может, заглянете к нам на той неделе, скотча с Каспаром выпьете? Ему понравилось бы, если б вы зашли, поговорили с ним по-мужски. По-моему, история с минированием сильно его расстроила.
За четырнадцать лет моей жизни здесь я побывал в доме Деффейсов всего два раза (и оба что-то чинил), и в еще одном неискреннем приглашении Делии вовсе нет желания обидеть меня. Наши соседские отношения пришли к естественному завершению, хоть она и слишком вежлива, чтобы признать его неизбежность, – мне это ее качество нравится. Я поднимаю взгляд к синеве утреннего пасхального неба и, к великому моему удивлению, вижу большой воздушный шар, несомый токами мерцающего воздуха, в котором покачиваются его швартовные концы, – большую красную луну с изображенной на раздутой оболочке улыбающейся физиономией. Из корзины торчат головы двух крошечных человечков, они смотрят вниз, указывают на нас пальцами, подшучивают один над другим, восторженно ахают.
Интересно, откуда они поднялись? С земли одной из расположенных неподалеку штаб-квартир мировых корпораций? Из стоящего на берегу Делавэра поместья какого-то богача? Как далеко видят они в ясный день? Не грозит ли им опасность?
Делия, шара, по-видимому, не заметившая, ждет моего ответа на приглашение.
– Хорошо, Ди, – улыбаюсь я. – Скажите Каспару, что я зайду к вам на неделе. У меня есть для него хороший анекдот.
– В любой день, кроме вторника. – Она тоже улыбается, чопорно. Обычные сложности соседской жизни. – Боюсь, ему не хватает мужского общества.
Делия уходит с газетой к своей солнечной лужайке и теннисному корту, я – к моей костровой яме, розам и дню, обещающему быть приятным почти во всех отношениях, дню, который я занесу в категорию отменно проведенных пасхальных праздников и скоро забуду.
Дон – говорит в городе колокол. Дон, дон, дон, дон, дон.
За несколько минут до десяти я звоню Экс, чтобы пожелать детям веселой Пасхи. Этот праздник стал у нас днем «обмена» детьми, и нынешний – первый, какой я не провожу с ними. Впрочем, никого в доме на Кливленд-стрит нет. Автоответчик Экс сообщает, что если меня интересуют уроки гольфа, то я должен надиктовать мое имя и номер телефона. А на заднем плане слышится голос Клари: «Позже, куриная голова». В голосе Экс появилась новая нотка – деловитая, латунная какая-то, нотка «храните-деньги-в-надежном-банке», напоминающая мне ее отца. И я задумываюсь, не отправилось ли мое семейство в округ Бакс с одним из приятелей Экс, любителем зеленых спортивных курток, крупным мужиком с волосистыми руками, программистом или риелтором, все расходы за счет компании?
Сообщения я решаю не оставлять (хоть был бы и не прочь).
По непонятной причине я набираю номер Уолтера Лаккетта и долгое время смотрю в окно на изукрашенную к Пасхе улицу, слушая остающиеся безответными гудки. Куда бы отправился на месте Уолтера я? В какой-нибудь хулиганский бар Вест-Виллиджа? Кружил бы, терзаясь жгучим гневом, в машине по усаженным ильмами улицам равнодушного Ньюфаундленда? Бросал бы мяч в баскетбольную сетку на площадке какой-нибудь школы, а после пошел смотреть «Плащаницу»?[46]
Я не уверен даже, что мне хочется это знать. Есть люди, не созданные для роли лучшего друга, и я, наверное, один из них. С меня обычно и знакомства хватает – это еще один урок, полученный мною в Беркширском колледже от подруги-ливанки Сельмы Джассим, которая считала взаимное доверие почти любого рода совершеннейшим вздором.