Спортивный журналист

– Ничего, Уолтер, однако не думаю, что у меня вообще есть какие-то моральные принципы. Я просто стараюсь причинять как можно меньше вреда. Все остальное представляется мне слишком сложным.

И я слабо улыбаюсь Уолтеру.

– Вы думаете, что я причинил кому-то вред, Фрэнк? Что я хуже вас?

– Сказать по правде, Уолтер, я думаю, что это не имеет никакого значения. Все мы одинаковы.

– Вот это мне непонятно, Фрэнк, тем более что я и сам обожаю правила и принципы. Во всем.

Уолтер выпрямляется, скрещивает руки, окидывает меня взглядом оценщика. Не исключено, что разговор наш закончится дракой. Хоть я и выскочил бы в дверь, чтобы избежать этого. Чувствую, как меня охватывает приятное опьянение. Хорошо бы донести его до постели.

– Ну и прекрасно, Уолтер.

Я истово вглядываюсь в остров Блок, пытаясь найти место нашей с Экс первой, многолетней давности, высадки на сушу. Сэнди-Пойнт. Потом пробегаюсь взглядом по книжным полкам за головой Уолтера, словно надеясь увидеть эти два слова на благожелательном корешке одной из книг.

– Но позвольте спросить вас, Фрэнк, как вы поступаете, когда какая-то мысль тревожит вас, а отделаться от нее вы не можете? Пытаетесь, пытаетесь, и ничего у вас не получается.

Глаза Уолтера вспыхивают, как будто он только что вызвал к жизни некое взбешенное, кусачее существо, которое грозит сцапать его и вихрем унести неведомо куда.

– Ну, иногда принимаю горячую ванну. Или выхожу на ночную прогулку. Или каталог читаю. Напиваюсь. А еще бывает, пожалуй, что забираюсь в постель и рисую в воображении непристойные сцены с участием женщин. Мне от этого всегда легче становится. Или слушаю радио. Или смотрю Джонни Карсона. Однако, как правило, Уолтер, я до такого уж плохого состояния не дохожу. – И я улыбаюсь, давая ему понять, что говорю наполовину, по крайней мере, серьезно. – А может, и следовало бы, и почаще.

Я слышу, как наверху Бособоло идет в уборную, слышу, как закрывается дверь, как в унитазе спускается вода. Приятный – как и всегда – домашний звук, последний обряд, исполняемый им перед тем, как лечь. Долгий, счастливый отлив. Я завидую Бособоло сильнее, чем кто-либо может себе представить.

– Знаете, что я думаю, Фрэнк?

– Что, Уолтер?

– Вы не похожи на того, кто знает, что ему предстоит умереть, вот что.

Внезапно Уолтер производит боксерский «нырок» – совсем как человек, на которого кто-то набрасывается, а он едва успевает отскочить в сторону.

– Наверное, вы правы.

Я улыбаюсь, изображая усталую терпимость, хотя слова Уолтера оглушили меня, как угрюмый хладнокровный удар, – я услышал шлепок первого кома глинистой земли, упавшего на сосновый гроб, шаги скорбящих, расходящихся по своим «бьюикам», единогласное хлопанье их дверец. Кому, черт возьми, охота думать сейчас об этом? В первый час того самого дня, в который произошло воскрешение и обновился мир. Толковать сейчас о смерти мне хочется не больше, чем мелодии задом высвистывать.

– Может быть, Уолтер, вам нужен хороший, веселый смех. Я вот стараюсь смеяться каждый день. Что сказал бюстгальтер шляпке?

– Не знаю. А что он сказал, Фрэнк? – Уолтеру это, похоже, не интересно, но ведь и мне не интересен Уолтер.

– «Ты иди погуляй пока, а я потискаю эту парочку». – Я не свожу с него глаз. Он усмехается, но не смеется. – Если это не кажется вам смешным, Уолтер, постарайтесь себя переубедить. Потому что на самом-то деле смешно.

Я, если честно, с большим трудом удержался от гогота, даром что мы пребываем сейчас на нулевой отметке серьезности. Какие уж тут анекдоты.

– Возможно, вы думаете, что мне требуется хобби или что-то похожее. Я прав? – Уолтер все еще усмехается, но далеко не благодушно.

– Вам требуется более широкий взгляд на вещи, Уолтер. Только и всего. А то вы не даете себе никакой передышки.

Не исключено, что проститутка ценой в сто долларов могла бы привить ему такой взгляд. Или посещение вечерних курсов астрономии. Я вон только в тридцать семь лет узнал, что Полярных звезд может быть несколько; огромный был сюрприз для меня, и сейчас еще сохраняющий остаточный свет искреннего изумления.

– Знаете, в чем настоящая правда, Фрэнк?

– В чем, Уолтер?

– Настоящая правда в том, что, повзрослев, все мы превращаемся вдруг из наблюдателей в наблюдаемых. Понимаете, о чем я?

– Вроде бы. – Я понимаю, о чем он, и с совершеннейшей ясностью. После развода я много чего узнал о групповой психотерапии. Но только будь я проклят, если стану делиться с Уолтером моими прозрениями. Мы даже в «клубе разведенных мужей» этим не занимаемся. – Уолтер, я совершенно выдохся, день был долгий.

– И я скажу вам, Фрэнк, еще кое-что, хоть вы меня и не просите. Я не собираюсь искать утешение в цинизме, который позволил бы мне игнорировать этот факт. Не собираюсь заводить хобби или рассказывать дурацкие анекдоты. Я знаю, цинизм позволяет считать себя большим умником даже тому, кто совсем не умен.

– Может быть. Но я и не предлагал вам заняться рыбалкой на муху.