Споведзь

День осенний с утра заливался от слёз
пред начальства прижмуренным взглядом.
Один на посёлок, другие в колхоз —
проходили все молча бригады.
Конвоиры привычным движеньем руки
с суровостью нечеловечьей
направляли спокойно нагие штык
в беззащитные женские плечи.
И каждый почти с них «молитву» изрек,
роняя слова с наслаждением:
«Шаг вправо, шаг влево — считаю побег,
стреляю без предупреждения».
Шли серые, мрачные, часто без сил,
под раскаты сурового мата,
и дождь проливной лишь уныло звонил
ударами слёз по бушлатам.

Галю застрелили.

Возможно, что где-то те, из-за морей,
в половине двадцатого века
стреляют так в прериях диких зверей,
здесь можно стрелять в человека.
Спокойно «актировал» жизнь эту враг,
пайку лишнюю списывал хлеба.
Стонал лишь от горя бессильный «Минлаг»,
с ним плакало чёрное небо…
Давали девчата суровый обет
отомстить эту жизнь молодую.
Нам крикнула дико надзорка в ответ:
«Мы завтра пристрелим другую!»
Но руки над трупом пожав среди тьмы,
мы сказали: «Так завтра не будет,
что завтра ведь наше, что завтра ведь мы,
что завтра ведь лучшие люди…»

Пра гэта цяжка пісаць, а ахвяраў былі тысячы, магільнік па іх вялікі.

Яшчэ адна зона была ў нашым лагеры для сьвіней. Яны таксама карміліся па норме, але яна ў іх была сытая, нармальная, і жылі яны, у параўнаньні з намі, як паны. У кожнай сьвіньні свая клетка і ўсе сьвінскія выгоды, культурна, як тут кажуць, і паказацельна. Ня ведаю, хто еў мяса з тых сьвіней, мы елі камсу й сьмярдзячыя трыбухі з аленяў. «Оленина (О, Ленина), о, сталина», — казалі мы. Яшчэ мы елі квашаныя ніжнія чорныя лісты капусты інцінскай, з пяском, дарэчы. Галоўкі былі для начальства. Гэтую капусту да немагчымасьці насольвала Камбала, адна нашая гора-суродзічка, нейкая Новік. Камбала таму, што вока адно навыкаце (Бог шэльму меціць). Яшчэ была адна такая Раіса Новікава й Марыя Мельнік, некалі адумысловая нямецкая прыслужніца і кат, і Іуда для нас у лагеры. Дзеля справядлівасьці нельга скрываць сваіх, вось гэтыя й запамяталіся найстрашней, кожная на розны спосаб… А яшчэ мы елі суп з рэдзькавеньня з гнілой рыбаю. Можна спрабаваць яго зварыць, каб пераканацца, які мае смак… Ды чаго мы ўрэшце ні елі… Але давалі нам і па аладцы на алеі, якую шумна называлі «пончык», і гэта падкрэсьлівалі. А рэшта пайка не заўсёды падобная на чалавечы хлеб, ну, і жуй-плюй, гэта авёс з шалухою, з якога суп, каша, а ў сьвята дык і катлеты. Мы дзівам дзівіліся, як тыя англічане ядуць гэта ўсе жыцьцё. Праўда, яны пэўна ядуць яго не сухама й ня посны. Можа, нам чаго й болей пападала б, але жывілася ля лагероў шмат начальства, ля прадуктаў дык асабліва. Сьвінскае нормы яны ня елі, і тут выйгравалі сьвіньні…