В № 256 «Современные Известия» была напечатана корреспонденция из Судогодского уезда, Владимирской губернии; в корреспонденции этой, между прочим, сообщалось следующее: «Вызванный губернатором становой пристав рассказал ему о притеснениях, а вместе добавил, что, по собранным сведениям, в уезде, кроме яичного, существуют еще денежные сборы, о которых закон умалчивает, а именно: в пользу судогодского полицейского управления с каждой души, в пользу становых приставов с души и, наконец, в пользу исправника. Сколько всего собирают яиц и денег в пользу судогодской полиции, всякий может высчитать, сообразив, что в судогодском уезде число жителей более 30000».
Далее, в том же номере «Современных Известий» в передовой статье, между прочим, было напечатано следующее: «Это — курьез не из обыкновенных. Мы говорим о яичном сборе в Судогодском уезде. Жаль, что корреспондент не объяснил, по скольку же яиц с души собирается на каждую из полицейских особ. Если пропорция та же, что в денежном сборе, то выходит, что становой пристав получает 2 1/2 яйца с души, исправник 1 1/2 яйца и полицейское управление 1 1/2. Но нет, это невозможно! Ну, случится — три души в семействе? В каком виде представит оно следующую с него половину яйца?
Судогодский уездный исправник Агокас, находя, что означенными статьями опорочены его честь и доброе имя, как должностного лица, просил прокурора Московской Судебной Палаты возбудить против редактора и корреспондента упомянутой газеты надлежащее преследование по обвинению в преступлении, предусмотренном ст. 1039 Уложения о наказаниях.
На судебном следствии обвиняемые, признавая себя авторами статей, отрицали желание опозорить исправника.
Оба обвиняемые были оправданы.
Напечатанная в номере «Современных Известий» статья, которую цитировала перед вами обвинительная власть, далеко не дает нам права сделать из нее тот вывод, который развил перед вами прокурор.
Корреспонденция сообщает нам факт, в достоверности которого не может быть никакого сомнения, ибо он подтверждается документами, доказывающими, что сотские обходили селения и производили сборы частью деньгами, по 1 1/2 коп. и более с души, частью натурою, и именно яйцами.
Сообщение этого факта, при его достоверности, никоим образом не может быть поставлено в вину ни корреспонденту, сообщившему его, ни редактору, напечатавшему сообщение.
Но обвинительная власть утверждает, что будто корреспондент не только написал, что сбор совершается, но и утверждал, что этот сбор достигает своего назначения.
Я не думаю, чтобы можно было сделать из корреспонденции такого рода вывод.
Прежде всего мы видим из циркуляра станового пристава, разосланного по волостным правлениям, что полиция с своей стороны принимала меры для прекращения этого сбора; следовательно, читатель корреспонденции должен был понять, что здесь говорится о таких сборах, которые существуют независимо от желания тех лиц, в пользу которых они собираются. Затем, в корреспонденции нет указаний на то, что исправник знал что-либо об этих сборах или чтобы он приказывал собирать их.
Таким образом, личность исправника не задевается указанною корреспонденцией ни с которой стороны; откуда же, спрашивается, исходит обвинение, что корреспондент и редактор возводят на исправника поступок, от которого страдает его доброе, как выражается он, честное имя?
Обвинение это основывается единственно на том месте корреспонденции, которое говорит, что после того, как становой пристав разослал циркуляр по волостным правлениям, запрещающий сотским собирать, а крестьянам давать яйца, собираемые на имя станового, он заметил, что ему по службе не так-то повезло и что исправник стал к нему часто придираться. И вот из этого-то места обвинение сделало тот вывод, что исправник обвиняется во взятках, где его доброе и честное имя страдает.
Но такой вывод слишком поспешен и потому неверен.
Только тот вывод мы имеем право назвать верным, далее которого нельзя сделать никакого другого предположения. Если исправник обижается разглашением события, совершившегося в районе его власти, из этого еще нельзя заключать, что оглашенное событие заключает в себе опозорение его честного имени. Не одни ретивые исправники, но и люди, выше их стоящие, не любят разглашать какое-либо событие, какое-либо упущение, происшедшее в пределах их власти и выплывшее наружу, и часто бывают в претензии на подчиненных за оглашение того, что должно быть шито и крыто.
В корреспонденции, подавшей повод к обвинению, удостоверяется только тот факт, что исправник не был доволен действиями станового пристава, который, вместо того, чтобы обратиться к нему за помощью против зла, вздумал сам раскрывать и уничтожать злоупотребление и таким образом давать ему ненужную огласку, помимо своего ближайшего начальства и, быть может, не совсем согласного с его выводами.
Вот, по-моему, тот вывод, который можно сделать из указанной корреспонденции.