Все пошли помогать Афанасьичу. Достали брезент, выволокли тушу, потащили на брезенте, к краю площадки, к бочкам.
— Лететь надо, — торопил Жора Ивана Ивановича, — заканчивай с этими бумагами. Они, в основном, им нужны. Мы-то что? Все по инструкции. Нельзя же рисковать.
…Аникей сидел на земле возле Орлика и плакал. Подошел Афанасьич.
— Ну, чего ты, Никей? Не надо. Слышишь? Не надо.
— Сволочи, он меня из реки спас, сволочи.
— Не надо, Никей. Иди к ним, зовут, лететь надо.
— Я не полечу с ними.
— Лететь надо, Никей.
— Не полечу, лети ты один. Позвонишь, за вещами пришлют машину. Лети один. Я после.
Афанасьич направился к самолету.
«Аннушка» взлетела, и Иван Иванович сказал Аникею:
— Ты уж прости, так вышло. Молодой Жора летчик, испугался. С его стороны нарушений нет… Как написать, чтоб тебе-то ничего не было?
— Как хочешь.
— Ладно, — Иван Иванович повернулся и пошел в диспетчерскую.
Аникей выкурил сигарету, потом встал и пошел искать лопату.
Яму он вырыл рядом с трупом. Позвал Андрея, и вдвоем они столкнули Орлика в яму, прикрыли брезентом. Андрей оставил Аникея одного. Тот начал засыпать могилу. Потом вспомнил, спрыгнул вниз и отвязал колокольчик. Долго зачем-то крутил его, рассматривал, положил в карман.
Нашел три больших камня, перетащил их на могилу, посидел молча, закурил.
— Все, — сказал он. — Прощай, Орлик.
— Посмотрите, Иван Иванович, — Аникей развернул карту. — Мне нужен хотя бы абрис вот этой территории, за рамкой. Хоть приблизительно наметить азимут.
— У тебя двухсотка, а мы летаем по полумиллионке, — ответил Иван Иванович.
— Ничего, сойдет.
Начальник принес карты.
Аникей расстелил их, достал компас, курвиметр, миллиметровку из полевой книжки, карандаши.
— О, тут совсем немного, — сказал Аникей, — около сотни кэмэ.
— Пешком решил?
— Налегке я это быстро одолею, да, еще по такой погоде. Главное, рек впереди нет, это хорошо.
— А то бы летел завтра, а? — предложил Иван Иванович.
— Нет, я пойду.
— Пообедать сперва надо, на дорожку, — сказал Андрей. — По дороге ресторанов не будет. Наедайтесь впрок.
— Спасибо. Это верно.
— И с собой захватите, чего надо.
Тут только Аникей вспомнил, что его рюкзак и остатки продуктов сейчас вместе с Афанасьичем в самолете.
«Планшетка, нож и пистолет — вот и все хозяйство», — развел он руками.
— Поможем, — засуетился Иван Иванович.
Из пилотской комнаты он принес свежую наволочку. Андрей положил туда пачку сахара, две буханки хлеба, три банки мясных консервов и две рыбных, три пачки чаю, завернул масла, добавил сухарей и банку сгущенного кофе.
— Хватит, спасибо, — сказал Аникей, — мне всего-то дня на два.
— Где два, там и три, свой груз не тянет, — сказал Андрей. — Курева тоже нет?
Он бросил туда же пять пачек «Примы», десяток коробок спичек. Нашел большую пустую банку из-под сухого молока.
— Это тебе вместо котелка. И кружку бери, и ложку.
— Спасибо, только это… у меня с наличными туговато.
— Брось! В Анадыре как-нибудь сочтемся.
— Идет. За мной не пропадет.
— Да ладно уж. Давай обедай, рассольник да блины с завтрака остались, второе еще не готово.
Аникей привязал к нижним концам наволочки веревку, и у него получился заплечный вещмешок.
Аникей шел два с половиной дня. Дорога и короткий у костров сон вконец измотали его.
«Осталось немного, — твердил он себе. — Все это скоро будет в прошлом».
Он боялся только снегопада или дождя. Без крыши над головой можно замерзнуть. Но маршрут шел по границе лесотундры, дрова были, а там, где начнется сплошная равнина, до города будет рукой подать. Это он знал.
«Осталось немного… Скоро все это будет в прошлом».
Он не жалел, что не принял предложения Ивана Ивановича и не дождался следующего самолета. «Как это говорил дед? — вспоминал Андрей. — Человек сильнее лошади, да идти осталось совсем немного».
Он не хотел только, чтобы в прошлом осталась Ольховка. Он не хотел, чтобы она окончательно осталась в прошлом, как будто ее и не было. Но когда он думал о Мелании, сомнения одолевали его.
«А вдруг я вообще такой невезучий? Зачем ей тогда связываться со мной? Вдруг я ей ничего, кроме несчастий, не принесу?»
Эта мысль пугала его, на какое-то время овладевала им, но он отгонял ее, как наваждение.
«Глупости, не может человек все время быть невезучим. Ведь был же я счастлив в Ольховке! А сейчас? И сейчас я счастлив, если так спешу в город. И за это приходит расплата. Орлик… все на весах судьбы — один к одному. Больше мне платить не за что, ничего хорошего не было, разве что за будущие радости отмучиться авансом?» Он усмехнулся, согласен.
Каждому геологу хочется простых житейских радостей, и чем труднее работа, тем чаще вспоминаешь город, откуда тебя забросило сюда, потому что с городом ассоциируется все хорошее, пока тебе трудно или плохо.
Иногда ему виделось шумное застолье и веселые лица друзей, иногда он видел тишину и пронзительное соло саксофона, вдыхал аромат крепкого кофе и затягивался вкусной сигаретой… а однажды привиделась женщина, лица которой он потом так и не смог вспомнить.