Он рассказал о своей просьбе. По соседству с его домом жила кассирша фотоателье, к которой, готовясь уходить в Прошки, он перенес часть своих вещей и мешок муки. Как бы теперь пригодилось все это, особенно мука! Было как-то неловко, что их, шестеро нахлебников, приходилось кормить крестьянам.
— А как она, ничего женщина? — спросил Василий.
— Ничего, даже красивая… — ответил Евгений, думая о своем.
— Чудак! Наружность ее меня не интересует, — улыбнулся Василий и почему-то вспомнил Аниську.
— Извиняюсь, — поправился Бордович, — я хотел сказать вполне приличная, честная.
Времени у них было мало. Надо было побывать у Литвинова, получить очередные инструкции, новые сводки. Но очень соблазнял мешок муки. Поэтому решили рискнуть — заехать по указанному адресу.
Женщина лет сорока встретила их внешне приветливо, чуть настороженно. Когда узнала, что ее сосед, избежав расстрела, остался жив — растерялась. Однако быстро пришла в себя и стала расспрашивать, где он сейчас, как себя чувствует. Вела себя, как беспокоящийся за его судьбу человек.
Первую растерянность можно было понять так: давно съедена мука, проданы или обменены на продукты вещи и как теперь быть?..
Но женщина вдруг засуетилась, захлопотала. Она отыскала вещи, показала на стоявший в углу мешок муки, предложила пообедать.
— Подождите немного. Свежего супочка сварю. Согреетесь с дороги.
— Спасибо, некогда, — решительно отказался Григорий, которому чем-то не понравилась резкая перемена в поведении хозяйки.
Они уложили муку и вещи в сани, накрыли их сверху сеном и, попрощавшись с хозяйкой, погнали коня.
Заехав к Литвиновым, рассказали о случившемся.
— С ума сошли! — забеспокоился Антон Игнатьевич. — Знаете, куда вы попали? В дом к одному из самых ярых полицаев. Хорошо еще, что его не было дома. Очевидно, дежурит. Ну, а мать, кто ж ее знает, может и не поспешит сообщать в полицию. Конечно, сыну про ваш визит расскажет. На обед он должен прийти. Так что немедленно уезжайте. Вообще, вам надо как можно скорее ехать домой. Немцы дознались, что евреи скрываются на хуторе Кургановатка. Мне по секрету рассказал начальник полиции. Я уже послал к вам Геродника, предупредить. Хотя сегодня и воскресенье, но облаву немцы могут сделать. Парней надо срочно переводить в другое, более надежное место.
— Дознались-таки! От кого? — встревожился Григорий.
О лесных поселенцах знали немногие. Теперь, живя на хуторе, они перестали приходить в Юлину баню, и никто из прошковцев их не мог увидеть.
— Начальник полиции говорит, что какой-то ненормальный чудак донес, — ответил Литвинов, — вроде он это еще зимой сообщал. Доносил о каких-то «призраках» на кладбище. Немцы высмеяли его. Думали, что от страха показалось. Теперь же, когда он рассказал про евреев, поверили.
— Ленька! Ярыга! — в один голос сказали Григорий и Василий. — Ах, негодяй! Выследил.
Выходит, что Моргес не зря намекал о Леньке. О том, что он связан с немцами.
— Но почему? Как он отважился на такое?.. — не мог понять Василий.
— Чтобы стать предателем, отвага не нужна, — зло заметил Григорий.
— Да я не о том. Что толкнуло его на это? — хотелось разобраться Василию. — Ну, лоботряс, бездельник. Умом не выдался. Но чтобы пойти к немцам сознательно? Чтобы признать их, согласиться с ними?
— А ты думаешь, что к ним идут только по убеждению? — вмешался в разговор Антон Игнатьевич. — Ошибаешься. Думаю я, что мало кто из предателей разделяет их идеи. Да и вряд ли из этого дерьма, кого они вербуют себе в пособники, кто-нибудь по-настоящему разобрался в сути этих идей. Просто разный сброд спешит сейчас погреть на этом руки. Как и сын той женщины, куда вы только что заезжали. Уголовник. Из тюрьмы бежал. Теперь представилась возможность, не прячась, поживиться за чужой счет. Что ж, пользуется!
— А Ленька Ярыга? — спросил Василий.
— Ленька твой, видно, из той же породы, только трусливее. Делает то же самое, но втихомолку. Немцы за поимку беглецов премию обещали. Вот, наверно, и хочет получить ее.
— Может оно и так, — сказал задумчиво Григорий, — а может… Объяснение вроде простое, ясное. А Ленька не такой уж простачок, как кажется на первый взгляд. Больше придуривается.
— Это точно, — согласился Василий.
— А как ты думаешь — зачем?
— Чтобы легче было в бездельниках ходить. Как и Сорокин.
— И такое возможно. А скорее, чтобы как-то выделиться, чтобы все обратили внимание. Раньше только смешил, и это его раздражало. А теперь подвернулся случай доказать всем, в том числе и самому себе, что не козявка он, тоже что-то значит. Ну, и «самоутвердился», доказал, что и он личность, и он может распоряжаться судьбами людей.
— Психолог! Ишь как толкует!.. — улыбнулся Литвинов. — А вообще… Ты его лучше знаешь. Как бы там ни было — торопитесь. А то и впрямь этот придурок заработает премию.
Гости, не прощаясь, пошли к выходу.
— Да, минутку! — остановил их Антон Игнатьевич, — дам вам последние сводки. Подождите.
Он ушел в соседнюю комнату, а Григорий с Василием остановились у дверей.