Читаем Спросите у берез... полностью

Сейчас девушка занята по хозяйству и просит Аниську подождать. У Жени очень старенькие родители, и ей почти все приходится делать самой. Что ж, Жене уже восемнадцать лет. Можно считать — взрослая. А Аниське только еще пятнадцать.

Она садится на скамеечку и ждет.

В это время во двор входит Мария Прошко. У нее в руках пустая плетеная корзинка. Она опасливо оглядывается.

— Долго еще будешь копаться? — спрашивает Мария, не отходя от калитки.

— Сейчас, — отвечает из дому Женя.

Через минуту она выходит. У нее такая же плетенка, а на голове легкая косынка. Обута хотя и в старенькие, но тщательно вычищенные туфли. Видно, далеко собралась.

— Аниська, милая, извини, что так получилось, — говорит Женя виновато, — очень торопимся. Приди в конце дня. Тогда вместе с тобой и покопаемся в книгах. Подберем что-нибудь интересное.

Что поделаешь, приходится возвращаться домой. Только очень хочется узнать — куда это вдруг они собрались?

Аниська незаметно подглядывает за девушками.

Они идут огородами, в сторону синеющего вдали себежского леса. Если за грибами, то можно выбрать место и поближе. А может быть, направились в какую-нибудь русскую деревню, которых в той стороне немало?

Подкараулила, когда они возвращались. Уже темнело. В корзинах у девушек до самого верха — капустная рассада. Разве нельзя ее достать в Прошках?..

Мария свою корзинку домой не берет. Следом за Женей заносит в сарай. Потом прощается и уходит. А Аниська, как и утром, садится на скамеечку и ждет, пока выйдет Женя.

Наконец она появляется.

— Заждалась?

— Ага.

— А мы немного утомились.

Что-то есть непонятное в этом хождении Марии и Жени за повялой рассадой. Обидно, что с нею, Аниськой, девушки не до конца откровенны. А ведь только вчера, когда они собирались возле старой березы, ей было поручено дежурство у дороги. Дежурить доверяют, а вот дать послушать, о чем говорят, разрешают не всегда. Фросю Прошко, невесту Петра, пригласили. Правда, первый раз, но пригласили. Говорили о чем-то важном. Из отряда прибыли Александр Гром и Филипп Равинский. Пришел даже старик Герасим.

Конечно, кому-то ведь надо было оберегать эту встречу. Но поручили именно ей. Видно, знают, что Аниська очень уж глазастая, ничего не пропустит. Понял это и Мишка. Еще до своего ухода в отряд вызвал ее как-то из дому и показал в конец деревни, где у плетня любезничали двое.

— Как ты думаешь, кто это? — спросил брат.

— Разве не видишь?.. Зося и этот… Мудрее, — сразу же узнала Аниська.

— Моргес, — улыбаясь, поправил Мишка, — гляделки у тебя что надо. Вот и поглядывай за этим Моргесом-Мудресом. И сегодня, и всякий раз, когда пожалует в деревню. Это тебе наше секретное задание.

— А он что — вражина? — спросила тогда Аниська.

— Вот это уже нам неизвестно, — чистосердечно признался Мишка, — хотим раскусить. Так что помоги нам. Глаз с него не спускай. О каждом его шаге, о каждом слове докладывай.

После ухода парней в партизанский отряд Аниська докладывает о визитах Моргеса Жене. Теперь у нее тоже есть забота. Видно, так всем комсомольцам: дается одно, определенное поручение. Выходит, что и обижаться не стоит.

Так размышляет Аниська. А Женя думает совсем о другом. Думает о Марии Сосновской, с которой познакомилась сегодня, о том, что несколько часов назад произошло в деревне Ляхово.

Деревня выглядела пустынно, когда они пришли туда с Марией. Только несколько ребятишек увидели они на улице. Те и указали им на дом Сосновских.

Высокая молодая женщина смотрела на них настороженно. Молча повертела в руках записку Филиппа, задумалась. Возможно, она в чем-то усомнилась, а может быть, раздумывала над тем, где достать рассаду.

О Сосновской Женя слышала давно и восхищалась ею. Особенно с тех пор как был организован и осуществлен побег из себежского лагеря военнопленных. Бежало тогда сразу семьдесят человек. Побег этот подготовили ляховские подпольщики во главе с Марией Сосновской.

Почему же она теперь так холодно встретила их? Только Женя подумала об этом, как деревня наполнилась шумом моторов. Послышались команды на немецком языке.

— Сидите здесь и ждите, а я узнаю, чего это их принесло, — сказала Сосновская и выбежала из дому.

Вскоре она вернулась. Сказала озабоченно:

— Надо же… Говорят, что собираются здесь ночевать. Теперь, когда убили Крюкова, немцы заезжают почти ежедневно.

— А кто такой Крюков? — спросила Мария Прошко.

— Неужели не слыхали? — удивилась женщина. — Был у нас бургомистром. Собака собакой. Вот ребята Петра Смычкова его и порешили.

— Значит, нам надо выбираться, — думая о своем, сказала Женя, — придем лучше еще раз.

— Это почему? — спросила Сосновская и улыбнулась. — Немцев бояться — в лес не ходить. — И вдруг опять стала серьезной. — Насчет рассады я уже договорилась. У одной старушки есть немного. Главное — незаметно пробраться к кладбищу. Это недалеко, в конце деревни. Пусть только немцы разойдутся по домам, немного пообвыкнутся.

И вот они идут по улице. Впереди Сосновская с годовалым сыном, а за ней Женя и Мария с корзинами перезрелой рассады.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза