Спросите у берез...

А Моргес, не замечая ее удивления, выпятив грудь, расхаживал по комнате. Вот остановился у зеркала, поправил погоны, разгладил рукой полы френча. Он явно любовался собой. Было видно, что офицерский мундир доставляет ему истинное удовольствие.

«Сделали штатным переводчиком, потому и мундир дали, — думает Аниська. — А может, потому радуется, что немцев дурачит? Хотя и в их мундире, но не с ними. Верно говорит Мишка, что очень уж непонятный он, этот Моргес. И с немцами, и с нашими. А про мундир надо будет рассказать Жене обязательно…»

Трагедия деревни Прошки

Где борьба, там и риск. Там может подстеречь и беда. Но чтобы смерть подкралась так нелепо? А бывает ли разумная смерть?..

Страшно, невозможно смириться с гибелью таких людей, которые умели жить за десятерых.

Перед рассветом, еще до восхода солнца, в самом центре Прошек прогремела короткая автоматная очередь. По-особому тревожно отозвалась она в сердцах людей.

В войну прошковцы ко всему привыкли. И к выстрелам, и к взрывам бомб, и к грому орудий. Но еще не было случая, чтобы стреляли под самыми окнами. Да и ночь сегодня была непохожая на другие — тягостная, неспокойная. Накануне вечером из Себежа в деревню прибыл большой отряд эсэсовцев. Они произвели обыски в домах, допросили некоторых жителей.

Выспрашивали все о партизанах, о месте их расположения, о связях с ними. Ничего не обнаружив и ничего путного не узнав, расположились на ночлег.

Это было впервые. Первый раз за время оккупации немцы рискнули заночевать в этой глухой лесной деревне.

Аниська услышала выстрелы сквозь сон. Проснулась в испуге. Вопросительно посмотрела в глаза матери. Бросилась к окну.

— Ничего, Аниська, не бойся. Видно, немцы перед уходом решили попугать нас, — сказала Пелагея Антоновна, желая успокоить дочь. Но она не могла скрыть от нее собственного волнения.

В центре деревни, на пересечении двух улиц, где, сбившись в кучу, стояли эсэсовцы, появилась группа сельчан из ближайших домов. Некоторых подняли прямо с постелей. Возвращаясь после допроса, многие из них испуганно поглядывали в сторону Аниськиного дома.

Вначале Аниська подумала, что это ей просто показалось. Но, уловив еще несколько пугливо-печальных взглядов, насторожилась. В сердце проникла непонятная, ничем не объяснимая тревога.

Неужели случилось что-то такое, что прямо касается их семьи? Возможно, донос. Или немцы дознались об их подпольной комсомольской организации? Нет, не может этого быть! Она отошла от окна, чтобы не привлекать к этому внимание матери и Вали, жены Григория. Взяла на руки маленького Володю, который уже не спал и беззаботно играл в своей кроватке.

Вдруг кто-то грубо заколотил в дверь. Едва Пелагея Антоновна сняла засов, как в дом ворвалось несколько эсэсовцев.

— Лукашонок? Это живут Лукашонок? — на ломаном русском языке громко спросил немецкий офицер со шрамом над бровью.

— Да, здесь, — тихо ответила Пелагея Антоновна.

— Бандит! Бандит все! Выходит на улицу! — крикнул немец. — Шнель!

— Куда нас? За что?.. — с тревогой за ребенка спросила Валя.

— Шнель! Шнель! — набросился на нее офицер.

Солдаты стали подталкивать к выходу остальных.

Аниська как держала на руках маленького Володю, так и вышла с ним. Следом за ней идет Валя. Она в легком сарафане, без туфель. Эсэсовцы не разрешили ей даже одеться. Последней выходит Пелагея Антоновна. На ней старый передник, который она не успела оставить в доме.

Их ведут к перекрестку, в самую гущу карателей, туда, где недавно прогремели выстрелы.

Что же там такое случилось? Почему так замирает у Аниськи сердце, так бледна Валя?..

Случилось трагическое, непоправимое, то, о чем никто не мог и подумать.

Ах, Григорий, Григорий, куда девалась твоя предосторожность?..

Куда?..

Вот как это случилось.

Накануне вечером Григорий во главе группы партизан отправился в разведку на территорию Латвии. В деревню Красово, что в девяти километрах от Прошек, пришли поздно. Решили здесь передохнуть.

Прошки были как раз на пути следования группы. Но Григорию хотелось попасть сюда раньше, чтобы хоть немного побыть среди своих, передать письма и приветы партизанским семьям. Раздобыв велосипед, он выехал вперед, надеясь подождать в Прошках подхода товарищей.

Как ни нажимал Григорий на педали, узкие шины велосипеда с трудом преодолевали песок, ухабистую лесную дорогу. Часто приходилось слезать и тащить машину в гору. Но усталости словно не было. Бодрил, придавал энергии свежий предутренний воздух соснового бора, а еще больше предстоящая встреча с родными. Как он соскучился по ним!

Скоро, теперь уже очень скоро приласкает Григорий маленького сынишку, которого не видел уже больше месяца, обнимет жену, мать, сестренку. Расскажет о комсомольцах, которые вместе с ним ушли в отряд. Бывшие подпольщики стали неплохими партизанами. Принимали уже участие в разведке, засадах и других боевых операциях.