Спрут

Проснулись все пассажиры, кроме тучного господина; головы повысовывались из-за занавесок, и Энникстера, спешившего к Хилме, засыпали по пути вопросами:

— Что это?

— Что-нибудь случилось?

— В чем дело?

Хилма уже не спала, когда Энникстер отдернул занавеску.

— Ой, я так испугалась. Что такое, милый? — спросила она.

— Кто его знает, — сказал он. — Экстренное торможение. Наверное, корова забрела на путь. Не волнуйся. Ничего серьезного.

Тормоза Вестингауза взвизгнули последний раз, и поезд остановился.

И сразу наступила полная тишина. Слух, притупленный многочасовым стуком колес и лязгом железа, вначале отказывался воспринимать более слабые звуки. С другого конца вагона донеслись голоса, странные, непривычные, словно шли они откуда-то издалека, сквозь водную толщу. В этой глубокой ночной тиши звук, с которым дождевые капли, срываясь с вагонных крыш, ударялись о железнодорожную насыпь, был отчетлив, как тикание часов, стоящих рядом.

— Ну, кажется, остановились, — сказал один из коммивояжеров.

— Что такое? — повторила Хилма. — Ты уверен, что ничего серьезного не произошло?

— Конечно, — сказал Энникстер.

Кто-то быстро прошел под окном, давя шлак, насыпанный между шпалами. Шаги удалялись, и Энникстер услышал, как кто-то в отдалении крикнул:

— Да! С другой стороны!

Потом дверь в конце вагона отворилась, рыжебородый кондуктор протопал по коридору и выскочил на противоположном конце. Передняя дверь захлопнулась. И опять все стихло. В наступившей тишине снова стал слышен храп тучного господина.

Прошло несколько минут — никаких звуков; только падали дождевые капли с крыши. Вереница вагонов замерла в неподвижности, окутанная тьмой. Один из коммивояжеров, выходивший на платформу выяснить, в чем дело, вернувшись, сказал:

— Станцией и не пахнет, разъезда тоже нет. Наверняка произошла какая-то авария.

— А вы бы проводника спросили.

— Спрашивал. Тоже ничего не знает.

— Может, остановились, чтобы набрать воды, или топлива взять, или еще зачем-нибудь?

— Тогда бы так не затормозили. Ведь поезд остановился с ходу. Я чуть с полки не слетел. Воспользовались экстренным тормозом. Я слышал, как кто-то это говорил…

Издалека, оттуда, где находился паровоз, донесся резкий громкий звук револьверного выстрела; потом еще два, последовавшие один за другим, и после длительной паузы — четвертый.

— Послушайте, по-моему, это стрельба! Ей-Богу, стрельба. Братцы, да ведь это налет!

В вагоне вспыхнула настоящая паника. Было что-то зловещее в этих четырех выстрелах, донесшихся сквозь шум дождя из мрака, что-то таинственное, вселяющее страх. Они мигом сбили с пассажиров всякую уверенность в собственной безопасности и превратили их в людей, одуревших от страха, уподобившихся выгнанному из норы кролику. Они только таращили друг на друга глаза — вот, мол, и мы сподобились узнать то, о чем часто пишут в газетах. Теперь они на своем опыте испытают опасности, таящиеся в ночи, вплотную столкнутся со злоумышленниками в масках, вооруженными, готовыми на все, вплоть до убийства. Собственно, опасность их уже настигла. Они в руках грабителей!

Хилма молчала. Она держала Энникстера за руку и прямо смотрела ему в глаза.

— Не бойся, милая, — сказал он. — Они тебя не тронут. Я с тобой. Черт возьми! — вдруг воскликнул он, на минуту поддавшись общему смятению. — Черт возьми, да ведь и правда налет!

Учительницы выскочили в коридор — одна в ночной сорочке, другая в халате, третья — накинула на плечи капот; они тесно жались друг к дружке и умоляюще смотрели на мужчин, всем своим видом взывая о помощи. Две из них были бледны как полотно и горько плакали:

— Господи Боже! Это же ужасно! Только б меня не тронули!

Но ехавшая с детьми дама приподнялась на своей полке и, бесстрашно улыбнувшись, сказала:

— А я так ни капельки не боюсь. Они не тронут нас, если мы не окажем сопротивления. На всякий случай, я уже приготовила для них часы и драгоценности. Вот в этой сумочке.

Она показала ее пассажирам. Все дети ее проснулись. Они с любопытством посматривали по сторонам, но вели себя тихо. Приключение явно вызывало у них живой интерес. Тучный господин с бакенбардами храпел на своей полке пуще прежнего.

— Пойду-ка я посмотрю, в чем дело, — сказал один из коммивояжеров, доставая карманный револьвер.

Приятель схватил его за руку.

— Не валяй дурака, Макс, — сказал он.

— Да они к нам близко не подойдут, — вступил в разговор хорошо одетый молодой человек, — их интересует сейф и ценные письма, которые везут в почтовом вагоне. И туда нам нечего соваться.

Однако первый коммивояжер стал горячо возражать. Нет, мол, он не собирается покорно дожидаться, пока его обчистят. Или его считают трусом?

— А я тебе говорю: не ходи! — сердито сказал его приятель. — В нашем вагоне женщины и дети. Привлечешь их внимание, еще палить сюда начнут.

— Резонно! — сказал первый, уступая голосу разума; револьвер, однако, из руки он не выпустил.

— Не позволяйте ему открывать окно! — заорал Энникстер, сидевший рядом с Хилмой, увидев, что коммивояжер подошел к окну в незанятом купе и пытается его открыть.